Без Веры
Шрифт:
И в этот миг я надавил на спуск. Пистолет коротко гавкнул. Вертолет резко дернулся вправо и вверх и начал стремительно набирать высоту. А решивший поиграть в героя мальчик-пилот горько взвыл, но, надо отдать ему должное, рукоятку не выпустил, хотя пуля попала ему в бедро. А как это больно, я знал на собственном опыте.
Сквозь рев двигателей из салона донесся хлопок. «Ракета, – понял я и еще раз безуспешно попытался выбраться из кресла. – У Кристины проблемы! Ей нужна моя помощь! Пр-р-роклятье!!! И как же все получается через жопу!!!»
– Выравнивай, мразь! – завопил я, и пилот, подавшись всем телом вперед и вцепившись обеими руками в рукоятку, вновь сумел перевести вертолет в горизонтальный полет. И замер, пытаясь прийти в себя и тупея от боли в пробитой пулей ноге. Героически погибать в авиакатастрофе он передумал. И, кажется, вообще не ожидал, что все может зайти столь далеко. Пальба из пистолета, острая боль в бедре, мечущийся в небе МИ-8, который только каким-то чудом удалось взять под контроль.
«Только бы ты не потерял сознание от болевого шока, – подумал я и наконец сумел вылезти из кресла. – Зато тебе, юноша, теперь не до сопротивления».
– Ты хоть понял, что в следующий раз тебя пристрелю? И плевать я хотел на то, что мы грохнемся. Для меня оно, может, и к лучшему, – громко поставил я в известность пилота и выглянул из кабины.
В пассажирском салоне творился настоящий бедлам. Там от души порезвились три незакрепленных армейских ящика и ракета, выпущенная Кристиной. Ящики смели на своем пути все, до чего только сумели добраться, ракета же наполнила салон густым белым дымом и, еще не утратив энергии, ярко догорала в хвосте вертолета.
Первое, что бросилось мне в глаза, – это труп пэвэошного подполковника, валявшийся возле самой кабины. То, что это был именно труп, не вызывало никаких сомнений. С вывернутой почти на сто восемьдесят градусов башкой не живут.
«Уже минус три, если считать бесчувственных командира и Чечева. Постепенно силы уравниваются», – машинально подумал я и попробовал в непроглядном дыму отыскать взглядом Кристину. Для меня сейчас было заботой номер один: что с этой красавицей, сильно ли она пострадала, пока вертолет в небе закладывал виражи и по салону летали ракета и ящики, нужна ли девочке медицинская помощь, и вообще, жива ли она. Все остальное потом, а сейчас главное – Крис!
Эта фартовая крошка эффектно выплыла ко мне из клубов дыма. Этакая сказочная фея. Растрепанная и успевшая сильно перемазать мордашку чем-то похожим на сажу. Со второй ракетой в руке и пустым блуждающим взором.
– Ну, блин, засада! – Она похлопала густыми ресницами и нервно дернула плечиком. – Я уже думала, что нам хана. – И сообщила совершенно бесстрастно, так, будто только что прокатилась на карусели, а не выбралась из сущего ада. – Я в этой свалке отбила себе все бока.
«Если только бока, то слава Богу, – облегченно подумал я и обернулся к пилоту проверить, не затевает ли он еще какую-нибудь пакость, пока я отвлекся. Но там все было спокойно. Пожалуй, летчик сейчас не мог помышлять ни о чем, кроме того, как бы не грохнуться в обморок и не потерять управление. Сидел, судорожно вцепившись в рукоятку и то ли от усердия, то ли от боли выпучив зенки, как кот, который гадит на подушку хозяина. По бледному лицу струились тонкие ручейки пота, штанина потемнела от крови. – Не мешало бы его перебинтовать. Еще пригодится. Но это попозже. А пока надо разобраться с остальными. Кого связать, кого обыскать, а кого и добить».
– Что там сейчас? – спросил я у Кристины, кивнув в глубину салона, из которого, как это ни странно, не раздавалось ни единого звука. Ни единого шороха. Вообще-то, меня это устраивало. Но в то же время и настораживало. – Что, все передохли? Осталась лишь ты?
– Не знаю, – качнула головой Крис. – Может быть. Вот этот, – небрежно коснулась она носком кроссовки валявшегося у нее в ногах мертвого подполковника, – когда все началось, выхватил пистолет, но выстрелить не успел. Вертолет вдруг стал падать, началось черт знает что. Все перевернулось. Я ничего не помню.
– А где волына? – насторожился я.
– Какая волына?
– Та, из которой он, – посмотрел я на труп пэвэошника, – в тебя целил.
Крис не ответила, лишь молча пожала плечами.
– Ладно, держи. – Я сунул ей пистолет, а взамен забрал себе ракету. – Не спускай глаз с этого камикадзе, – кивнул на застывшего в кресле пилота. – Если опять начнет проявлять активность, стреляй во вторую ногу. И при этом покрепче держись, чтобы не летать по кабине. – Я еще раз окинул взглядом второго пилота, потом посмотрел на командира, продолжавшего в отрубе лежать на полу, бесстрастно сказал: – Если этот очухается, пристрели. – И отправился в задымленный салон оценивать силы противника и искать пистолет, который потерял подполковник. Меня совсем не устраивало, чтобы эта волына вдруг оказалась у кума или у прапорщика. Я не хотел иметь на борту кого-то вооруженного, кроме себя самого или Кристины.
Первым, на кого я наткнулся, был Чечев. По-прежнему без сознания, с разбитой мною башкой, но, вроде бы, без каких-либо дополнительных повреждений, он валялся возле борта, уткнувшись задницей под скамейку и приходить в себя в ближайшее время не собирался.
«Пока полежи», – подумал я и отправился дальше.
Цыкнул на сжавшегося у себя в гнездышке из тряпья механика: «Хочешь жить, не вставай. Сиди, как сидишь, и не дергайся», отметил, что он совершенно не пострадал, только очень напуган, и тут же увидел придавленного одним из зеленых ящиков кума.
Он находился в сознании. Только ослеп. Ракета, угодив ему в рожу, обожгла ее до состояния хорошо обжаренного бифштекса, опалила брови и волосы и, похоже, серьезно повредила глаза. Сейчас они были плотно закрыты и стремительно оплывали, как у боксера, пропустившего мощный удар «на две лузы» – в переносицу.
– Что произошло? – стоило мне наклониться над ним, просипел кум, ощутив чье-то присутствие рядом. – Кто здесь?
– Это я, Анатолий Андреевич, – не скрывая злорадства, представился я. – Узнал? Посмотри на меня. Открой глазки.