Без знаков препинания Дневник 1974-1994
Шрифт:
Станиславский еще за год до встречи с Немировичем сделал «Отелло» и, по свидетельству Мейерхольда, в спектакле все было «роскошно» — и ансамбль роскошный, и обстановка, и сам К.С. (Странноватое определение для такой пьесы!) Однако в дальнейшем «трагедийные» замыслы Станиславского не складываются. «Гамлета» ставит Крэг. В отсутствии Крэга КС. репетирует с артистами и шлет ему письма: «...приятный сюрприз — это то, что Качалов начал проявлять интерес к роли Гамлета (!!!). Мы с Марджановым просмотрели всю его роль и сделали пометки согласно Вашим указаниям и моей системе, которая Вам еще не нравится, но которая отвечает Вашим целям лучше, чем что-либо другое». Станиславский заболевает, премьера «Гамлета» откладывается. Немирович выпускает «Карамазовых», но это от Станиславского скрывают. КС. поставил только одну вещь Достоевского — «Село Степанчиково», зато дважды. Во втором варианте Фому играл Москвин. Со слов В.Я. Виленкина, мы знаем, как Иван Михайлович Москвин начинал сосредоточиваться
Впервые выражение «клавиатура роли» я услышал от КП. Хохлова: «Определи для себя тональность: чего больше — фа-диезиков, ре-бемольчиков или все по белым...» Вся «музыкальная начинка» идет от Станиславского. Еще в 1910 году «встречается с Вандой Ландовской, которая рассказывает КС, как она работает над музыкальным произведением. Он находит в ее рассказе совпадения со своими мыслями о творческом процессе». (Записная книжка КС.) Тут же вспоминаю соседа по правую руку на концерте М.В. Юдиной, который все время брюзжал: «Как играет!.. Шизофрения пальцев! Ее бы надо в Палату № 6 для дамского пола. Посмотрите, что за вариация: тараканы выбежали из рукава...» Я ничего не ответил, потому что меня захватила «мужская» манера Юдиной, без «сквозного действия» (как бы против логики, против ожидаемого), но с железной «сквозной идеей», которая все и объединяла.
Станиславский поставил из Достоевского только «Село Степанчиково». Это не вершинный, не трагический Ф.М. За «Бесов» примутся Немирович и Добужинский в то время, как КС и Бенуа будут работать над Гольдони. Для меня очень показательно — я бы не смог репетировать Гольдони, если бы рядом кто-нибудь ставил Достоевского.
Ставрогина играл Качалов. «Лучшего Ставрогина... нельзя было представить. Его красивая, благородная осанка и нечто «леденящее»... — все подходило для внешности «великого князя», — вспоминает Добужинский. В то же время существует письмо Немировича, которое посылается Качалову в самый разгар репетиций: «Если Вы до сих пор, несмотря на кровоточивую настойчивость мою и Конст. Серп, не можете убедиться, что те конфеты, в которые Вы постоянно стремитесь обратить Ваши роли... — художественная безвкусица и ничтожество, то неужели Вы не можете найти в себе самого простого уважения — я уже не говорю к нам, но к Достоевскому, — того уважения, которое не позволяет Вам сводить трагическое до Мюра и Мерилиза, Трамбле и Кузнецкого моста?» (По-видимому, московские магазинчики.) Очевидно, «кровоточивая настойчивость» Немировича все-таки возымела действие, однако не забудем, что Добужинский описывает только внешность и осанку князя, но не его «лучеиспускание», «лучевосприятие». Я спрашивал о качаловском Ставрогине Константина Павловича Хохлова, репетировавшего в том спектакле Маврикия: «Качалов был романтическим, даже чересчур. В какой-то момент Немирович просил его стать некрасивым, неброским, но этого добиться не мог. Качалов не верил в призрака в «Гамлете», а уж в Черта — подавно. Когда играл Ивана, всерьез бунтовал против Бога. Говорил, что его «навязали нам как камень на шею». Сцена кошмара превращалась в длиннющий монолог минут на 35- Качалов разговаривал сам с собой, с тенью от кресла, самовара, свечи. В те минуты, когда в нем просыпались героика, жизнеутверждающее начало, это было менее интересно, напряжение падало. А вот когда разговаривал с ним просто, словно он в кресле — появлялось ощущение... (Хохлов долго не мог подобрать сравнение.) Помните, Олег, то место, когда Черт описывает топор, что бы с нами было, если бы топор поднялся в воздушное пространство? Топор в виде спутника Земли?.. Именно такое ощущение, что над нашим человеком топор завис, Качалов выражал замечательно. Ощущение придавленности, пригвожденности, обреченности. Но это только тогда, когда свеча не трещала! Немирович так и говорил ему: если затрещит, значит,
«Из чего же складывается трагический образ?» — думаю я, когда дохожу до финала «Кроткой». Уже год я играю спектакль и, кажется, знаю, как это сыграть: «Есть ли в поле жив человек?» — кричит русский богатырь. Кричу и я, не богатырь, и никто не откликается». Помогает «система». Она в основе всего. Даже если согласиться, что «система» — плохое для искусства слово, все равно — прежде чем выплеснуть эмоции, должен быть анализ. Сам КС. утверждал, что одному «система» помогает, другому она не нужна, потому что органически заложена в нем. Но и тем, в ком она заложена, надо знать, как «разъять» роль. Как «поверить ее алгеброй». К этому добавляются составляющие, которые я для себя вывел:
1. Уметь излагать факты просто. Информативно. Особенно важно для завязки, чтобы «зацепить» внимание.
2. Куски, поступки не связывать в одну нить. Разрывы в «сквозном действии» во имя «сквозной идеи». Против логики.
3. Шизофрения в микроскопических дозах — если не наигранная, «не специальная».
4. Вез героизма и романтики «в духе Трамбле и Кузнецкого моста». Умение быть некрасивым (Юдина! Я, конечно, не о внешней стороне, а о сути).
5. Реалистическая гипербола.
6. Диапазон. Добиваться непохожести.
7. Превращение роли в монолог, вне зависимости от реплик партнеров. Как будто на исповеди.
8. Твое Я и твой опыт.
9. Ощущение себя в пространстве. Умение перерабатывать энергию и информацию оттуда. Вслушиваться в подсказки. Ведь если горит свеча и начинает потрескивать — это что-то должно значить.
март 24-30 «Серое по серому»
В сценарии А. Миндадзе замечательный портрет народа [ 51 ] . Мне долго не попадался материал, в котором можно было бы выразить к нему отношение. Точнее, к его физиогномии.
51
Имеется в виду сценарий фильма «Остановился поезд».
Что такое физиогномия вообще? Наверное, отражение процессов, происходящих внутри. Рано или поздно они выходят на поверхность лица. Как угри, родимые пятна.
Еще в Школе-Студии предлагалось такое упражнение на воображение: по лицам прохожих, пассажиров прочтите биографию или представьте будущее некоего заинтересовавшего вас человека. Сколько пробегало лиц — на улицах, в поездах: открытых, осмысленных, демонических, любопытствующих! Еще не было того, что Гегель называл: «серое по серому». (Я это выражение впервые услышал от Лобановского.) Некоторые лица ускользали от твоего взгляда, некоторые улыбались в ответ. Я возвращался с лекций, на которых нас просвещали, как великие греки понимали красоту. «Благостная тирания!» — говорил кто-то из мыслителей.
Прочитав роман «Идиот», я хотел увидеть лицо Настасьи Филипповны. Увидеть глазами автора. Вчитывался в ее письма к Аглае: «Я слышала, что ваша сестра... сказала тогда про мой портрет, что с такою красотой можно мир перевернуть. Но я отказалась от мира». Она отказалась, а мир ее уничтожил. Всадил нож На два вершка прошел под самую грудь. У Кроткой крови с горстку было, а у Н.Ф. — эдак с полложки столовой. Помню, это открытие, что мир — убийца, завладело мною. Поделился со Смоктуновским во время репетиций «Идиота». «Удивительно, что и ты об этом подумал, — ответил Кеша. — Как же тогда красота спасет мир? Противоречие тут...»
Сегодня ехал от дачи до театра в электричке. На станции Комарово, да на любой станции — свалки мусора: обертки, бутылки. Расписание поездов в свастике. Удивительная нация — гадящая себе же под ноги. Если б разрешили открыть свое дело, сделал бы заводик по переработке мусора. Был бы процветающим человеком — даже если б отчислял государству 99,9% прибыли.
В электричке не хотелось вглядываться в лица, тем более угадывать будущее: лица стертые.
Подумал, маленький островок есть в Филармонии. (Когда-то было и в БДТ.) Там эти лица преображаются. Там я сам начинаю стыдиться своего лица — оно ведь впитывает окружающую безликость. Как Ф.М. выразился: «Время сухощавых духом». Вот, значит, когда началось. А когда кончится?..
«В каком фильме ты снимаешься?» — поинтересовался как-то Лобановский. Я ответил: «Остановился поезд». Василич немного подумал: «Название хорошее. А о чем?» Когда я пересказал, он предложил изменить название: «Остановили поезд» — было бы правильней!»
Второй план, некая двойственность обязательны для того, чтобы получить объем.
Простой в общении, Ермаков [ 52 ] кормит увязавшуюся за ним собачку, может от прикосновения к руке собеседника телефон угадать (фокусник какой-то!..), но в поступках — жесткий. «Форма тебе к лицу!» — говорит ему журналист.
52
Персонаж фильма «Остановился поезд».