Безальтернативная история
Шрифт:
Очнувшись после погружения, Виктор ощутил себя в кабине трясучего «Студебеккера». Бурлаков обещал, что Холодова смоделируют на попутную машину, везущую боеприпасы к месту назначения — благо, отдел регистрации мог отслеживать текущие мемкоординаты любого погруженца и степень его хистсжатия. Автоматический регулятор настроил хистсжатие Виктора, чтобы он перемещался по квазивремени мемориума в одном временном ритме с Твердыниным.
По обыкновению, Виктор огляделся, прислушался, принюхался, провёл руками по сидению — все органы чувств работали как в реале. Привычно похлопав по карманам, Холодов убедился, что
— Что с вами, товарищ старший политрук? — поинтересовался он с лёгким украинским акцентом.
Слава богу, вопрос был задан на русском! Значит, украинские меминженеры не добрались ещё до Харьковского котла. А, может, им просто не хотелось переделывать эту не очень героическую страницу истории.
— Да так, приснилось что-то.
Водитель неопределённо покачал головой, в такт шевельнулись на его груди четыре ордена Славы. Наверное, потомки основательно подзабыли статут этого ордена, поэтому солдат был награждён одним лишним.
Чтобы не брякнуть лишнего, Виктор отвернулся и стал глядеть в окно. Машина тряслась по ухабам. Мимо окна мелькали колонны плохо одетых солдат с одной берданкой на троих, подгоняемых истеричными командирами — реликтами, оставшимися с прошлой либеральной Исторической доктрины. «Студебеккер» пронёсся мимо железнодорожной станции, на которой солдаты грузились в теплушки, а командиры задвигали засовы и навешивали огромные амбарные замки. На открытые платформы загоняли лошадей — в составе переправлялись ещё и кавалерийские подразделения. Это были конники-смертники. Идиотская тактика Красной (или уже Советской?) Армии предусматривала особый тактический приём — конная атака с шашками наголо против немецких танков.
В конце состава два платформы были заняты самолётами. Вокруг платформ прохаживались военные в лётной форме без знаков различия. Морозов понял, что это лётчики-камикадзе штрафной эскадрильи. На боевых вылетах их не снаряжают боезапасом, поэтому вражеских асов они могут бить только одним способом — тараном. Лётчики весело переговаривались с подростками-диверсантами из соседнего вагона, которых в народе прозвали «сволочами». Выловленные по подворотням хулиганы-малолетки, наспех подготовленные и плохо вооружённые, забрасывались в тыл врага для подрыва вражеских коммуникаций. Юные смертники, казалось, не задумывались, что через некоторое время из их подразделения не останется в живых никого. Подростки задорно переругивались с лётчиками-штрафниками и стреляли у них папиросы.
Коллеги Виктора, политруки и комиссары различных рангов, скорее мешали погрузке, не к месту читая солдатам длинные речи, выкрикивая лозунги, а иногда и размахивая табельным оружием. Холодову даже начало казаться, что коммунисты воевали исключительно на стороне Гитлера, настолько сильной помехой они были для армии. Новая Историческая доктрина в отношении политработников не внесла никаких корректив, поэтому политруки остались прежними, как при либералах — тупыми, злобными и трусливыми существами. Краем глаза инспектор заметил, что водитель неодобрительно покосился на станционных политработников, затем в сторону Виктора и покачал головой.
Недалеко от станции дорога была изрыта воронками. Непривычный к
— Заградотряд, — процедил сквозь зубы водитель. — Жрут, сволочи!
Виктор обернулся к спутнику, и тот моментально рассвирепел:
— Что смотришь? — сердито спросил он, нарушая субординацию переходом на «ты». — Твои собратья жрут!
Холодов заметил, что его собственная фуражка, лежащая на коленях, тоже имеет синий околыш. Виктор начал вспоминать, имели ли политруки в войну синие околыши, а водитель тем временем развил свою мысль:
— Вон какие морды наели! На нашей кровушке жируют.
— На чьей кровушке? — не понял фатумист.
— Известно на чьей. На кровушке простого мужика. Я, помню, в штрафбате воевал, так эти нелюди нас в спину расстреливали из крупнокалиберных пулемётов. Мы в атаку с голыми руками против миномётов и танков, а эти сволочи в тылу отсиживались с пулемётами и гаубицами. И пулемёты эти не на фашистов нацелены, а на нашего солдатика!
Солдат будто бы цитировал Историческую доктрину на память. Для уточнения Виктор решился на провокацию.
— Если за товарища Сталина, то можно и голыми руками врага душить! — осторожно возразил он собеседнику.
Водитель так зло рассмеялся, что чуть не оторвал баранку:
— За Сталина?! Кто пойдёт за него умирать?! Разве что вы, комиссары-горлопаны! Или оболваненные вашей пропагандой дурачки. А мы, простые мужики, воюем не за Сталина, не за коммунистов, которые в тылу жируют…
Солдат, вертя одной рукой баранку, другую запустил под гимнастёрку и бережно вынул нательный крест. Его лицо посветлело и стало добрым и благостным.
— Мы за Россию воюем! — проникновенно произнёс водитель и поцеловал крестик. — За берёзки наши, за просторы родные. Большевики приходят и уходят, а земля русская стояла и стоять будет.
«Неплохо работает местный эпохальный инспектор, — отметил про себя Виктор, — Зря на него Бурлаков бочку катит. Вон как прошляки по доктрине шпарят! Как будто наизусть учить заставляли». Солдат расценил задумчивый взгляд Холодова по-своему:
— Расстрелять меня хочешь? Так стреляй, комиссар-иуда! Умру с именем господа нашего на устах. Ибо веру в бога вы, коммуняки, никогда не вытравите из народа русского!
Фатумисту уже немного надоел пафос спутника. Ему даже захотелось в самом деле расстрелять водителя, чтобы тот ненадолго замолчал. Но тогда пришлось бы идти пешком до места назначения, которого Виктор не знал.
К счастью, они скоро добрались до расположения штрафбата, и поток речей водителя насчёт церквушек, берёзок и сволочных коммунистов прервался. Виктор выскочил из кабины и огляделся. Теперь необходимо найти Твердынина. Неподалёку возле старой воронки грелось несколько здоровенных татуированных мужиков самого криминального вида — бойцов штрафного батальона. Штрафники, видимо, недавно отобедали: рядом валялись пустые грязные котелки. Скинув гимнастёрки, уголовники подставляли спины, усеянные куполами, майскому ласковому солнышку.