Безлюдье. Жатва Мертвых
Шрифт:
В полутемном помещении он поначалу остановился, подождал, пока глаза не привыкнут к полумраку. Возле дальней стенки сидели двое: один худощавый в армейской цифровом камуфляже, второй высокий и здоровый, одет в «горку». У обеих руки и ноги были связаны пластиковыми лентами.
– Ну что, молчуны, ответить на пару вопросов, не желаете ли? – после долгого молчания спросил охрипшим голосом Бойкич.
– Отсоси, чмо вонючее! – грубо ответить здоровяк.
– Вот как? Тебя, значит, не учили родители хорошим манерам? Ну мы это сейчас быстро исправим.
Михаил подозрительно посмотрел на белобрысую голову грубияна,
– Значит, ты сраный нацик. Бандеровец или змагарь? И у меня теперь совершенно развязаны руки, – последние слова Михаил буквально прорычал. От этого рыка белобрысый еще раз непроизвольно дернулся. Бойкич быстрым движениям разрезал ленту на руках пленного, потом поднял прихваченный с собой топорик, схватил правую руку белобрысого, положил её на деревянный чурбан и резким движением отрубил ему несколько пальцев. Из обрубков фонтаном хлынула кровь. Здоровяк, истошно крича, схватил правую кисть левой рукой и попытался зажать рану.
– Ты еще не знаешь, кто я такой, падла! Я твоя боль и мучение! Я твой ночной кошмар и ужас! Я твоя медленная и мучительная смерть! – звериный рык ушедшего будто в транс атамана сотряс маленькое помещение. Входная дверь резко распахнулась, и внутрь ввалились часовые. Один из них совсем молодой парень потрясенно оглядел окровавленного пленного блондина и только смог выдавить из себя, слегка заикаясь
– Вы что, товарищ командир? Это зачем вы так?
– Выйди отсюда, молокосос, не мешай людям работать! – его старший товарищ, усатый мужик в возрасте взял его за плечи. – Ну а ты думал война – это только стрелялки и прыгалки? Не видишь, допрос идет.
Когда они вышли, уже малость пришедший в себя Бойкич уставился немигающим взглядом на белобрысого нациста.
– Говори быстро, кто вы и откуда, и зачем убиваете моих детей?
– Я никого не убавил! Это они меня заставляли! – истошно завопил пленный и быстро затараторил. – Мы с Подмосковья, когда Армагеддон прошелся по Москве, наша команда была на тренировочных сборах. На базе у генерала, он нас курировал! Наш группенфюрер предложил тому создать новое арийское общество. Я не знаю всех их замуток, я просто всегда был за белую расу! Мы не хотели никого убивать! Брать в свою общину только добровольцев, но люди генерала заставили ловить всех подряд, – блондин буквально плакал от боли, затравленно озираясь. Его голос хрипел. – Этой весной нам приказали готовиться к дальнему рейду, потом повезли сюда. Не убивайте меня, пожалуйста! Я только выполнял приказы! Я не хотел.... Сделайте мне, прошу вас, перевязку, мне плохо…я еще пригожусь… Я не хотел!
Пленный отчаянно зарыдал, кровь все еще текла из обрубленных пальцев, лицо уже начало бледнеть от потери крови. Бойкич обернулся ко второму пленному, мрачно взирающему на пытку.
– Ничего добавить не хочешь? – ответом был стальной блеск в глазах чужого бойца. Ни один мускул не дрогнул на лице этого пленного. Крепкий матерый зверь попался в их сети, но Михаил уже знал, как его сломать. -Ты думаешь, что ты крутой? А вот и зря. Потому что сегодня ты мой, и никто за тебя не заступится, и на помощь не придет, – он обернулся к фашисту. – Ну а ты не жди легкой смерти, убивать я тебя буду страшно. И виноват в этом будет вот этот урод, и он будет помнить об этом до самой своей поганой смерти. Посмотри на
Бойкич решительно подошел к полке с инструментами и взял в руки бензопилу, слегка качнул ее, в бачке плескануло топливо. Потом он несколько раз дернул шнур. Наконец, пила сыто рыгнула и отозвалась громким рычанием. Не торопясь, он подошел к белобрысому. Тот истошно завопил, в глазах же пленного в армейской цифре явственно заплескался ужас, ломка пошла. Михаил, наконец, решился и взмахнул грохочущей бензопилой наискось. Безумной струей брызнула во все стороны горячая кровь, несколько капель попали на лицо атамана, но большая ее часть залила военного.
Грудь и шея здоровяка оказались напрочь разворочены цепной пилой, из разрубленных артерий толчками выходила ярко-алая кровь, растерзанное грубым железом мясо лопалось, из него белыми штырьками торчали обнаженные кости. Потрясенный собственным зверством атаман заглушил и бросил инструмент на пол. Никогда он еще не видел столько крови разом. Потом Бойкич медленно развернулся к оставшемуся в живых пленному и в припадке ярости схватил его за кадык. Атамана трясло, что-то нехорошее, зловещее в своей глубинной сути захватило в этот момент его душу, переметнув на темную нечеловеческую сторону бытия. Мир вокруг внезапно стал выпукло рельефным и предельно контрастным.
– Ты понял теперь, кто я?! Я буду убивать тебя неделю! Я по капле высосу из тебя жизнь, каждая минута твоего умирания станет настоящей смертной мукой. Я не прощу тебя за собственное зло и за то, что мне пришлось сделать! – дикие выкрики атамана вновь и вновь сотрясали стены гаража. Пленный затрясся в истерике, его выпученные глаза были полны ужаса и боли, в них не осталось ничего человеческого. Это были глаза загнанного звери, бандит сломался напрочь. Он был очень сильным человеком, но что-то еще более сильное и ужасающее порвало всю его мужественность на мелкие кусочки.
– Я скажу, – из горла пленного вырвались всхлипы и его тело потрясли рыдания, – все скажу. Это не моя вина, я был обычным офицером. Я уже никому ничего не должен!
В этот момент в мрачную атмосферу гаража ворвались люди. Впереди находился Складников, за ним бежал Вязунец. Они застыли на входе, потрясенно оглядываясь. Наверное, увиденная ими картина была достойна кисти самых мрачных художников средневековья, любивших изображать зверства войны. Залитые кровью стены, валяющийся на полу окровавленный топор, труп с развороченной бензопилой грудиной мясо наружу и склоненной наполовину отрубленной головой набок. Пленный с застывшим взглядом сумасшедшего и их командир, перепачканный с ног до головы грязью и кровью, с совершенно обезумевшим лицом и потусторонним взглядом. Тут и самого хладнокровного человека хватит кондрашка. Оба безопасника не смогли произнести ни слова.
– Берите этого, полковник. Он готов говорить, – только и смог прохрипеть Михаил и свалился на пол.
Дальнейшее Бойкич помнил плохо. Остатки сознания ушли в зыбкое небытие. Его куда-то несли, снимали с него снаряжение, смывали кровь и грязь, что-то вкололи в плечо. Потом атаману что-то говорили, кто-то из знакомых хлопал его по плечу, кто-то разговаривал участливо. Лица окружающих расплывались в бесформенные пятна. Потом он увидел в руке стакан с прозрачной жидкостью и понял, что это водка. После выпитого стакана он взял бутылку и стал пить прямо из горла. Водка текла, как вода, он никак не мог опьянеть.