Безмолвная честь
Шрифт:
— Я вернусь, Хироко, помни об этом. Что бы ни случилось, где бы ты ни оказалась, я найду тебя, когда кончится война.
— Я буду ждать, — с трудом, дрожа от слез, выговорила она. Несмотря на свою юность, она знала, что больше не сможет никого полюбить. Отныне и навсегда она принадлежала Питеру. — Я всегда буду вашей, Питер-сан, — повторила она слова брачной церемонии.
— Ради Бога, береги себя… я люблю тебя, — сказал он, в последний раз сжал ее в объятиях и поцеловал. Слезы смешались на его щеках.
— Гэнки-де гамбатте, — еле слышно сказала Хироко, постепенно овладевая собой. — Держитесь изо всех сил. — Недавно Питер узнал значение
— И ты тоже, детка. Помни, как я тебя люблю.
— Я тоже люблю вас, Питер-сан, — отозвалась она и низко поклонилась. Питер медленно пошел прочь.
Он вышел из ворот, а Хироко еще долго стояла за оградой и смотрела ему вслед — пока он не скрылся из виду.
Помедлив еще немного, она вернулась в конюшню, легла не раздеваясь на солому, вспоминая о Питере и каждом мгновении, которое они провели вместе. Ей не верилось, что он уехал, а они остались, что это конец, а не начало. Она мечтала, что ее надежды сбудутся… Он должен вернуться, должен выжить… Лежа на соломе, она бормотала слова буддистской молитвы, и Такео старался не слушать ее.
Глава 12
Три недели после расставания с Питером стали самыми мучительными для Хироко. Каждый день ей приходилось браться за дела. Она стояла в очередях в кухню, но ела редко. Она убирала конюшню, помогала таскать бесчисленные ведра с водой. Нагрев воду, мылась — когда об этом напоминала Рэйко. Она играла с Тами, но мысли ее были далеко. Ее мечты, душа, жизнь устремлялись вслед за мужем. Никто даже не знал, что они с Питером поженились, считали его только другом семьи И ее хорошим знакомым. Только Рэйко что-то подозревала.
Она наблюдала за парой несколько недель и боялась, что Хироко не перенесет разлуки, — казалось, за время их встреч она срослась с Питером. Рэйко предложила девушке, чтобы чем-нибудь заняться, поработать в лазарете — там всегда требовалась помощь. Среди десяти тысяч человек находилось немало больных. Сестрам приходилось иметь дело с ангинами и простудами, травмами, расстройствами желудка, постоянными вспышками кори. Многих переселенцев мучил кашель, старики страдали от сердечных и легочных болезней, несколько раз в неделю требовалось проводить экстренные операции. Оборудования и медикаментов не хватало, зато в лагере оказались лучшие врачи и сестры из Сан-Франциско, выселенные вместе с остальными. Они не получили никаких привилегий и были вынуждены заниматься тяжелым трудом. Работа в лазарете помогала Хироко отвлечься от мрачных мыслей.
Несколько раз она получала вести от Питера. Он проходил подготовку в Форт-Диксе, но более Хироко ничего не удавалось узнать. Два его письма пришли совершенно черные от пометок цензоров. Все, что сумела прочитать Хироко: «любимая моя» — в начале письма и «я люблю тебя. Питер» — в конце. Хироко даже не могла догадаться, что было в остальном письме. Она тоже писала ему, удивляясь, не происходит ли то же самое с ее письмами.
В июле прошел день рождения Хироко и годовщина ее приезда в Штаты. Небольшой садик женщины в соседнем ряду конюшен принялся и начал расти, кто-то организовал кружки вязания и пения. В лагере проводились состязания по боксу и национальной борьбе сумо, собралось несколько футбольных команд. Детей постоянно старались развлечь и занять, женщины посещали религиозные организации. Однажды Хироко встретилась со старым священником, который тайно провел свадебную церемонию для нее и Питера. Она улыбнулась старику, тот поклонился, и они разошлись, не сказав ни
До сих пор никто не знал, когда придется уезжать из Танфорана. Японцы слышали, что некоторых из них отправили в лагерь Манзанар на севере Калифорнии, но большинство остались на прежнем месте.
К концу августа немцы осадили Сталинград. Хироко подхватила дизентерию, которой успела переболеть половина лагеря. Она по-прежнему работала в лазарете, но лекарств не хватало, и день ото дня она худела, становясь все более хрупкой. Рэйко тревожилась, но Хироко уверяла ее, что все в порядке, а желудочные расстройства были таким обычным делом в лагере, что врачи не обращали на нее внимания. Но Рэйко тревожилась, видя, какая она бледная и молчаливая, хотя и не могла ничего поделать. Такео чувствовал себя не лучше. У него уже не раз покалывало в груди. Чаще всего он отмалчивался, но однажды был вынужден долго отлеживаться в конюшне. После отъезда Питера он совсем затосковал, не желая присоединяться ни к одному из кружков и клубов. Ему было одиноко, не находилось даже собеседников. Так замкнулся к себе и, кроме жены, изредка беседовал лишь с Хироко.
— Ты тоскуешь по нему, верно, детка? — однажды спросил он, и Хироко кивнула. С июня ей требовалось постоянно собираться с силами, чтобы хотя бы переставлять ноги. Без Питера жизнь потеряла всякий смысл. Хироко могла лишь слушать эхо своих воспоминаний и мечтать о будущем. Настоящее было пусто.
В сентябре Питер написал ей, что находится в Англии, что ходят слухи о предстоящем крупном наступлении и что он сообщит, как только его переведут в другое место. Хироко с надеждой спешила к почтовому ящику, но через несколько недель письма стали приходить все реже и реже. Хироко с ужасом гадала, доходят ли до Питера ее письма.
День за днем она приходила в лазарет, и сочетание монотонных действий и страха было убийственным. Никто в лагере не знал, удастся ли им остаться вместе с родными, не разлучат ли их даже с детьми. Но пока обстановка казалась мирной.
Рэйко случалось ассистировать при несложных хирургических операциях. Она была хорошей сестрой, врачи хвалили ей. Единственной трагедией была смерть десятилетнего мальчика во время операции аппендицита — его потеряли лишь потому, что врачам не хватало ни инструментов, ни лекарств.
Рэйко и Хироко с трудом пережили эту потерю, и на следующее утро, перед уходом на работу, желудок у Хироко разболелся так, что она была вынуждена остаться дома. Страшнее всего ей было представить себе еще одного умирающего ребенка, увидеть еще одну операцию.
Все утро она помогала Тами устраивать второй кукольный домик. Этому занятию они предавались уже давно, но без материалов и инструментов, оно затягивалось надолго. В отличие от прежнего домика, оставшегося на складе, этот был неуклюжим и бедным, и Тами грустила, сравнивая их.
Такео согласился присмотреть днем за Тами, и, повинуясь чувству долга, Хироко отправилась в лазарет помочь Рэйко. Тетя была рада увидеть ее.
— А я уж боялась, что ты больше не придешь, — улыбнулась она. Вчера для Хироко выдался тяжелый день.
— Я никак не могла заставить себя. — Хироко выглядела совсем больной. Большинство продуктов в лагере были испорченными, людей часто тошнило, нередкими были и пищевые отравления, а у пожилых разыгрывалась язва.
— Тогда начни с малого. Почему бы тебе не заняться бинтами? — предложила Рэйко нудную, но нетрудную работу, и Хироко была благодарна за то, что ей не поручили что-либо более сложное.