Безмолвная земля

Джойс Грэм

Джейк предложил прошвырнуться по магазинам. Он желал хоть как-то успокоить Зою. Обычно в походах за покупками лицо его приобретало выражение нациста, увидевшего шествие евреев-гомосексуалистов. Но сейчас он сам подал идею.

В лыжном отделе спорттоваров выбрали новые костюмы, перчатки и пучеглазые очки. С полки взяли первоклассные ботинки. Примерили. Шикарные. Однако в старой обувке ноге было удобнее, и потому сверкающие новые ботинки отложили до лучших времен.

В модных бутиках друг другу подбирали наряды. Если прежде

Джейк стоял бы в стороне, сложив руки на груди, то сейчас суетился, словно приказчик. Зоя потешалась над ценами. Джейк осмеивал манекены.

— Где усопшим показаться в мехах? — спрашивал он.

Бутики предлагали любые дизайнерские бренды. Зоя не питала особого интереса к тряпкам, но даже она могла назвать такие имена, как Прада, Гуччи, Вуиттон и Фенди, хотя бы для того, чтоб обругать жертв моды, их прославивших.

— Во, глянь, — сказала Зоя. — От-кутюр.

— Слыхом не слыхивал.

— Это не бренд. Ручная работа, самая дорогущая.

— Ну и ладно. Побалуем себя этим ремешком, а?

Забавы с новыми брюками, сумочками, шарфами и туфлями хватило ненадолго. Зоя швырнула пальто на пол:

— Знаешь, не надо мне этого барахла.

— Мне тоже.

— Да и кого поражать-то?

— Уж не меня.

— И какой смысл тащить его в отель? Захотим, все здесь. Только я не захочу.

— Верно.

— В смерти должно быть еще что-то, кроме шмоток.

— Полностью согласен. Чем займемся?

Прикинули имевшиеся разновидности досуга, помимо лыж. Разумеется, интернет и телевизор исключались, но из-за этого оба не шибко горевали. Сидение перед теликом само по себе превращает в мертвеца, сказал Джейк, а интернет — мутная полужизнь с беспорядочным ворохом серфинга, ненужных писем, идиотского трепа о футболе и порнухи.

— Сам-то заходил на футбольные чаты?

— Разок-другой, — признался Джейк.

Гостиничные процедурные комплексы предлагали сауну и турецкую баню. Бесчисленно имелись сани и снегоходы, но все они были замкнуты на цепь. Желающие могли сменить горные лыжи на гоночные или сноуборды. Еще имелись каток и площадка, где покоились отшлифованные гранитные камни и швабры для непостижимого зимнего спорта под названьем кёрлинг. Кинотеатра не было, зато отыскался боулинг.

Решили поиграть.

Все механизмы прекрасно работали. Супруги уважили просьбу переобуться в специальные ботинки и огорчили Сэди, не позволив ей гоняться за шарами на отполированных дорожках. Прежде никто из них в боулинг не играл; не зная правил счета, они просто катали шары, которые машина, благозвучно пощелкивая, доставляла обратно. Сбитые кегли забавно стучали. Однако развлечение скоро приелось.

— Вряд ли этим можно заниматься до конца своей смерти, — сказал Джейк.

— Не скажи. — Зоя метнула шар, беспрепятственно угодивший в желоб. — Во всяком случае, минут на десять меня еще хватит.

Вскоре они опять надели лыжи и кресельным подъемником

поехали в гору. Сэди сидела меж ними и, вывалив язык, часто дышала. Планировалось оставить ее возле «Сердцебиения», приметной середины горы, где она, по своему усмотрению, будет ждать хозяев на входе или внутри ресторана.

— Дрова все еще горят, — заметил Джейк, выходя на крыльцо.

— Свихнуться можно.

— Да. По-моему, они чуть иначе лежат.

— Иначе?

Джейк оставил Сэди на ступеньках островерхого крыльца. Собака прощально вильнула хвостом, когда по хрусткому снегу он зашагал к Зое.

— Кажется, одно полено лежит под другим углом. В смысле не так, как в прошлый раз. Я помню, оно привалилось к горящему соседу под углом градусов тридцать семь, а сейчас угол сорок пять градусов.

— Смеешься?

— Да вроде нет.

Зоя сочла это шуткой, однако посерьезнела. Оба ожидали знака грядущих перемен, отчего жадно присматривались к деталям пейзажа и настроению погоды, выискивая какой-нибудь тревожный сигнал в состоянии снега, ледяных трещин или горных потоков.

С той же целью вглядывались в лица друг друга.

— Чего ты? — спросил Джейк.

— Да маленько злюсь на себя из-за этих магазинов и боулинга.

— Угробленное время?

— Читаешь мысли. Теперь, когда мы… ладно, произнесу… когда мы умерли, я беспрестанно думаю о своей жизни. О том, что наделала. Не в смысле хороших или дурных поступков, а в смысле всего по-дурацки зряшного. Типа магазинов и боулинга. Нет, в боулинг я не играла, но что-то похожее было. Времяпрепровождение. Точнее, времяухайдакивание. И теперь вот думаю, не из той ли серии и наше мотанье на деревяшках вверх-вниз по склонам?

— Нет, то совсем другое.

— Почему?

Джейк ни секунды не задумался:

— Потому что это жизнь на спуске, когда ты в постоянном внимании и даже на миг не можешь расслабиться или отвлечься. Ты средоточие целой кучи сил, что пытаются быть начеку, и в то же время кроха, снежинка, тающая на громаде горы.

— Во даешь! Прям символ веры!

— Чтоб помолиться, не обязательно вставать на колени. Вот моя молитва. Мой благодарственный молебен на коленях горы. Я подвижный молельщик. Видишь мои следы? Можешь прочесть, что я написал?

— Просто лыжные следы, — сморщила нос Зоя. — Как их прочтешь?

— Постарайся. Это мои письмена. Хвалебная ода.

Впечатленная, Зоя захлопала ресницами. Джейк ответил лучезарной улыбкой.

— Ты чокнулся, — буркнула Зоя.

— Возможно. Кататься будем?

Джейк ринулся вниз по склону, Зоя — следом, стараясь не отстать. Слова его запали в душу. Да, верно, вот что они делают: на листе горы выписывают хвалебные строки.

Они мчались по трассе высшей сложности; под лыжами снег то хрустел корочкой наста, наросшей в тени деревьев, то мягко шелестел порошей, подтаявшей на солнцепеке.