Безмолвный Джо
Шрифт:
– Я здесь от его имени, а не сам по себе.
Она окинула меня спокойным и проницательным взглядом.
– Он хорошо тебя тренировал.
"Даже собака умеет хранить секреты".
– Послушай, Джо, – начала Бриджит. – Негласные хозяева Рупаски хотели, чтобы округ выкупил платное 91-е шоссе, потому что оно приносило им одни убытки. Ты знаешь эту шайку – Блейзека и его приятелей-застройщиков. По какой цене? Примерно за двадцать семь миллионов долларов. Но для этого Совет старших инспекторов должен эту сделку утвердить. Трое – против, и трое – за. А вот Миллбро до февраля все не мог определиться. Тогда на арену и вышел оперативно-исследовательский комитет "Лесного клуба",
– И тогда он установил диктофон.
Она горько улыбнулась.
– Это была отличная работа, Джо. Ты даже убрал опилки от просверленных отверстий.
– Благодарю.
– Распределением этих подпольных денег занимался и Рупаски. Долю, причитавшуюся Миллбро, положили в коричневые мешки и оставили в овраге около куста, в ста футах к северо-западу от площадки на Ветреном хребте, что на платном шоссе. Для точности – это был куст дикой гречихи. Вот это место Рупаски и называл "обычная точка". Я знаю, потому что Миллбро посылал меня забрать эти мешки.
Теперь до меня дошло, что пометки Уилла на бумаге с кассетой означали даты и полученные суммы.
– Выходит, об этом и шла речь в записанном разговоре.
– Именно так – очередная грязная подачка для жадных рук Миллбро. Эта пачка оказалась довольно увесистой, потому что голосование было намечено уже на следующий четверг. Все это случилось примерно за месяц до того, как убили твоего отца.
– Но Милли голосовал против сделки. Он поддержал Уилла.
– Да, он так и сделал.
Я ясно вспомнил тот вечер после голосования. Кислую рожу Рупаски, Миллбро, торопливо спешившего на выход. И злорадное замечание Уилла в машине, что "этот Милли хоть один раз сделал как надо".
Мне понадобилась секунда, чтобы понять, как все обернулось.
– О, теперь-то я вижу.
– Что отец, то и сын.
– И Уилл проиграл эту пленочку для Миллбро перед голосованием.
– Такие штуки называют шантажом, Джо.
Я на мгновение задумался. Итак, Миллбро получил "смазку" от оперативно-исследовательского комитета "Лесного клуба". Рупаски – передаточное звено. А у Уилла неопровержимые доказательства. И Бриджит следит за ситуацией.
– А Миллбро знал, что вы помогаете Уиллу?
– Нет. Он думает, что все его любят в той же мере, как он сам себя обожает.
– Милли объяснил Рупаски, почему он голосовал против?
– Уверена, что да. Первая заповедь политика – избегать ответственности. А Милли – законченный политик.
– И тогда оба поняли, что они на мушке у Уилла.
Она кивнула, внимательно изучая меня.
– Они пришли в ужас, что он обратится в высшее жюри или к своим друзьям из управления шерифа. Он, конечно, никогда бы на это не пошел, потому что выдал бы меня, а возможно, и себя.
– Но они этого не знали.
– Нет, не знали. Уилл прихватил их крепко и надежно. Они даже поспорили насчет того, на чьем телефоне был установлен "жучок". Но я убрала диктофон, как только они начали его поиски.
Бриджит, глубоко вздохнув, бросила в мою сторону один из тех взглядов, которые, кажется, прожигают насквозь, но на самом деле лишь выражают глубокую задумчивость, и продолжила:
– Мы с Уиллом съездили в тот вечер за последней "закладкой", еще до того как он проиграл пленку Милли. Он забрал деньги из мешка и, набросав туда песка и камней, передал мне.
– Девяносто тысяч на помощь?
Да, Уилл настоящий Робин Гуд из округа Ориндж. Все бы хорошо, только вот убили его.
– Джо, я бы сама запустила в Милли отравленным копьем, если бы Уилл попросил. Я любила твоего отца.
– Знаю.
– Что он говорил обо мне?
– Что у вас самое горячее и отзывчивое сердце во всем округе.
Она немного подумала над моим ответом и наконец улыбнулась.
– Ему нравилось ставить меня в неловкое положение. Я чуть язву не заработала, когда узнала про установку "жучка".
Уилл однажды говорил мне, что у Бриджит Андерсен тоже есть аура "тайны", но лично я этого не заметил.
Бриджит встала и направилась к машине.
Покидая Апельсиновые холмы, я отчетливо понимал, что и у Рупаски, и у Миллбро были веские причины ненавидеть моего отца. А возможно, и убить.
Я продолжил свои встречи с доктором Зуссманом, хотя ничем особенным мне с ним делиться не хотелось. Мое сердце было переполнено теплыми мыслями о Джун Дауэр, но доктора это не касалось. Так что я рассказал ему о годах, проведенных в Хиллвью, и своих отношениях с Уиллом, Мэри-Энн и братьями. Потом мы опять немного поговорили о том, что я чувствовал, когда стрелял в тех бандитов, и я повторил свои слова. Доктор снова вернулся к моей фразе насчет полчашки кофе как эквивалента силы моего раскаяния, и я подтвердил, что это вполне подходящее сравнение. Казалось, он немного расстроился, но продолжал расспрашивать меня об угрызениях совести, озлобленности и подсознании. В заключение он предложил мне продолжить наш разговор через неделю, и настал мой черед расстроиться, о чем я ему и заявил. Он кивнул с улыбкой, но новую встречу все же назначил.
После обеда я некоторое время провел в техническом тоннеле модуля "Е", прислушиваясь к случайным разговорам, рассчитывая выяснить что-нибудь полезное. Я услышал про наркотики, пронесенные с помощью работников кухни, и о том, что некоторые заключенные собираются отправить в воскресенье утром свои "малявы" во время церковной службы. Ничего нового. Странно, но запертый в этом тесном тоннеле я ощущал себя в безопасности. Потом я взял механическую тележку, чтобы "покататься на санках", и получил возможность понаблюдать за парочкой головорезов-расистов, которые в комнате отдыха изводили мексиканского бандита, сидевшего в соседней камере. Они горланили одну из расистских песен, в приветствии выбрасывая руки вперед и громко хохоча между куплетами.
Позднее, когда я передал сержанту услышанное, он отчитал меня за то, что я из упрямства приперся сюда, хотя не имел на это права. Однако разрешил мне послоняться по главному приемно-выпускному блоку – но не работать, а только побывать там.
Я коротко переговорил с охранниками и заключенными модуля "Ж". Сэмми Нгуен видел ночью крысу и возбужденно требовал у меня крысоловку, и я снова объяснил ему, что это невозможно. Тогда он попросил принести маленький фонарик типа "Мэглайт", чтобы он мог разглядеть в темноте эту чертову крысу и чем-нибудь швырнуть в нее. Но фонарь тоже был запрещен в тюрьме, о чем я и сообщил ему. Я рассказал ему, что у Бернадетт все в порядке и что она скучает по нему. Окинув меня подозрительным взглядом, Сэмми плюхнулся на кровать и уставился на фотографию подружки.