Безмолвный мысли знак: рассказы о невербальной коммуникации

Горелов Илья Наумович

– Но это противоречит…

– Это был мой шар! – прорычала Ашри. – Снежный!

Элвинг услышала короткий смешок со стороны правого конвоира – стража. А потом и слева коротко тявкнул хранитель. Ашри закрыла глаза, досчитала до десяти, набрала полную грудь воздуха (через повязку на лице это было то ещё дело) и медленно выдохнула. Вроде сработало. И тут прямо перед её носом полетела снежинка! Ашри моргнула, но снежинка не исчезла. Призрачно оранжевая, как и весь мир за стёклами её гогглов, она вильнула перед лицом и легла на макушку Зурри. А потом просто вспыхнула искоркой и пропала.

Ашри скосила взгляд, пытаясь вычислить, который из псов пускает тут свои зелёные фокусы. Все капюшоны были

как один, да ещё и размыты вуалью Мэй. Подозрение пало на ближайшего. «Псина блохастая», – фыркнула мысленно элвинг, отгоняя мысль, что с удовольствием оказалась бы сейчас в том маленьком домике среди летящих хлопьев снега.

Торговый тракт широкой застывшей рекой вёл их от Башни Орму к Золотым Вратам. Ашри подумала, что их разношёрстная компания похожа на стайку рыб, что пытается поскорее выбраться из мутной воды. Вот только рыбки не знают, что поднятый со дна ил не осядет так быстро, как им хочется, и надёжно укроет всех хищников, что уже давно почуяли запах добычи…

Время текло, валангу мерили шагами камень, и отряд продвигался без всяких происшествий. Лишь пару раз навстречу им выбегал рассёдланный гвар и так же внезапно скрывался в пелене песка. Время от времени доносились приглушённые звуки: не то плач, не то стоны, иногда пение. Но сильнее всего Ашри запомнился крик. Она не знала, кто издал его – птица, тхару или раненый зверь. Это был вопль, подобный острию стилета – высокий, смертельный, пронзительный. Он вспыхнул, достиг апогея и оборвался.

Элвинг почувствовала, как напрягся валангу под ней. Она погладила зверя, мысленно успокаивая. Пусть Клыкарь и говорил, что эти звери не слышат и не чувствуют, но он и до этого ей врал.

Зурри опустил уши и чуть слышно сказал:

– Это лопнула душа. Все мы теперь прокляты.

Ашри посмотрела долгим печальным взглядом в мутную песчаную мглу. Где-то там, откуда раздался крик, тлели угли Башни Веры. И слова Зурри холодом пробежали по спине элвинг. Вдруг и правда – это душа Уны?

– О чём ты? – элвинг старалась, чтоб голос звучал бодрее, но он предательски дрогнул. Не от страха, а от тоски, что разом поднялась с глубин её собственной души. – Расскажи.

– Я прочитал эту историю совсем недавно, – словно оправдываясь, начал Зурри. – Но всё равно могу что-то забыть или… перепутать.

– Не переживай об этом, – Ашри положила руку на плечо бистёныша. – Ты лучший из рассказчиков, которых я знаю.

– Это была красивая книга легенд. Белая с серебряными уголками и ровными рядами слов, складывающих историю из букв, – Зурри прижал ладошки к груди. – Молчаливое волшебство. Я нашёл её на столе в доме Вэлла Сту. Все спали, а мне захотелось попить. Ну, я и заглянул одним глазком…

И, закрыв глаза, Зурри начал рассказ. А так как он был хорош в этом деле, то каждый член отряда невольно попал под его магию, как муха в паутину. Даже суровый Белый Пёс навострил уши. И, пока валангу шагали к внешней стене Аббарра, всадники на них зачарованно слушали легенду, что рассказывал один очень смелый синий сирота.

Далеко-далеко, на самом краю мира, песок искрится серебром, потому что это не раскрошённые временем горы, а разбитые вдребезги звёзды несбывшихся желаний. Ни один зверь или бист, аллати или элвинг не может пройти по этому песку. Осколки мёртвых звёзд остры как стекло, а блеск их способен ослепить. Это место покорилось лишь тем, у кого больше нет желаний, а взгляд неизменно устремлён в прошлое. Там бродят огромные, как острова, живые города первых бистов. Ожившая история и память Мэйтару – моолонги. Говорят, что это они заложили оазисы Мэй, просто сбросив однажды свои панцири, которые стали им малы. А сами, сделав новые из гор и великаньих руин, ушли далеко на

восток, где белый песок Мэй перетекает в чёрный камень Дартау. Они помнят обо всём и знают о каждом. Ветер прилетает на их спину, чтобы рассказать о делах мира, а сам Орт направляет копья в тёмные уголки бродящих островков, чтобы выжечь густую, обретающую плоть, тьму. Вот только прорех и закоулков на панцире моолонга великое множество, и каждый раз, пока Орт спит, ночь оседает в них новыми мороками. И когда мороки достаточно окрепнут, чтобы свить себе тело из найденных в подворотнях памяти тёмных историй, они становятся птицами – скорбными крикунами, чёрными плакальщиками. Вечно голодными, не ведающими иных чувств, кроме голода. Яд крикунов разъедает память моолонга, и в эти дыры вылетают души живых историй. И тогда крикуны хватают их и рвут на части, пожирая.

Умирая, потерянная, одинокая и истерзанная душа кричит из утробы птицы её голосом. И звук этот рассекает мир и забирает покой всех, кто его услышит. Никогда не забыть его, он будет вечно отпечатан в тебе. Ведь это само отчаянье.

Зурри замолчал. Тишина накрыла отряд, лишь когти валангу царапали камень. Так они и плыли через песок, пока, сотканная из пламени, шаати не замерла и не развеялась, смешав мерцающие искры с Вуалью Мэй. Тракт упёрся в запертые ворота: первые в чреде, что им предстояло пройти, прежде чем покинуть Аббарр. Ашри воспользовалась остановкой, пригубив флягу. Прохладная вода – похоже, единственная радость, которая ждёт её в ближайшее время. Элвинг передала флягу Зурри, а сама подумала, что слишком много песка её раздражает не меньше проклятой вездесущей морской соли.

Ину отдал приказ, и ему ответили лязг цепей и скрежет металла. Ворота открывались и закрывались одни за другими, пока прохлада и уют каменных переходов вновь не сменились изнуряющим маревом Вуали.

Золотые Врата, ухнув, закрылись, выпуская путников во владения Мэй. Скоро камень под лапами чешуйчатых кошек обернулся песком, и тринадцать всадников оказались в огромном пустынном шаре, из которого не было выхода.

Третья история моолонга: Лёд сердца и свет звезды

Мастера Коноха справились на славу: белая кожа переплёта, серебро уголков, чёрный как ночь срез и символы шести оплотов на корешке. Такая обложка достойна самого Орму, осталось лишь наполнить её достойным содержанием.

Карш вывел ажурный вензель, с лёгкостью писца перенёс одну из коротких легенд Мэй на лист, отложил металлическое перо и подул на чернила.

– Говорят, на той стороне, Отец, историй ещё больше, – обратился к книге караванщик. – Надеюсь, у твоего костра лучшие из сказителей.

Расспросы на Пыльных рядах, как и предупреждал Стурион, не дали результата. Всё, что он узнал, – книжка Отца могла быть в груде хлама старьёвщика Сурьмы, а тот, даже после обильных возлияний в кабаке (за счёт караванщика), не смог вспомнить не только, откуда он её взял, но и где провёл вчерашний вечер.

Однако Южная Звезда всё не давала покоя. Взяв заказы, Карш пустил свой караван вглубь песков. Луна таяла и вновь прирастала, песок перетекал и нашёптывал истории былых времён, но все вопросы караванщика оставались без ответа. Мёртвый Имол молчал, таинственный Варме пожимал плечами, а чопорный Страж презрительно фыркал.