Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
Том Сеймур настолько извелся, что я решил послать его в Лондон или во Францию для выяснения политической обстановки. Судя по доходящим до меня сведениям, Франциск, оплакивая любимого сына, продолжал готовиться к войне, и в пограничных районах уже шли беспорядочные бои с императорскими войсками. А мне приходилось торчать в захолустье, дожидаясь окончания чумной заразы!
Уилл тоже помрачнел, сельские радости его не привлекали. Как типичный горожанин, он не видел особого смысла в прогулках по лесу и целыми днями либо дремал, либо почитывал Гомера.
Уилл:
Я и правда больше любил городскую жизнь, но уныние мое усилилось из-за полнейшей неспособности помешать королю. А ведь Гарри совершал очередное безрассудство, сулившее ему страдание. Женитьба! В который раз! Неужели его не волновало, что из-за этого над ним будет смеяться не только вся Англия, но и вся Европа? Чего, интересно, он ждал от нового брака?
Да еще задумал сражаться с Францией! В юности, подстрекаемый тщеславным и хвастливым Уолси, он уже померился силой с французами и обнаружил, что война с ними обходится очень дорого и при всей ее разорительности ничего не решает. Неужели жизнь ничему его не научила?
Больно смотреть, как дорогой вам человек выбирает неверный путь, который может принести одни огорчения. И каков же долг друга? Удержать от глупого шага, предотвратить вред? Или отойти в сторонку, уважая право и на ошибки, и на расплату за них? Если вы любите короля, то первый вариант все равно недоступен. Отсюда и мои страдания.
Генрих VIII:
Мы с Эдуардом часто бывали вместе — ходили на рыбалку, охотились, жарили на костре дичь и вскоре узнали многое друг о друге. К примеру, от долгого пребывания на солнце мальчик начинал капризничать, во время рыбалки ему нравилось мечтать, и он расстраивался, когда клев рыбы прерывал его грезы; малыш быстро уставал, ему не хватало выносливости. Но я надеялся укрепить его силы за счет физических упражнений, ибо негоже королю быть хилым и слабым.
Он, в свой черед, понял, что из-за чрезмерной полноты я теперь с большим трудом влезаю на лошадь да и спешиваюсь тоже, хотя отчасти виновницей этих трудностей была больная нога. Он заметил, что я предпочитаю твердый темный сыр и не люблю мягкого белого. Увидев, как легко я обгораю, сын счел своим долгом следить за моим лицом и, когда оно краснело, приказывал мне уйти в тень. Благодаря таким мелочам мы стали лучше понимать друг друга, прониклись взаимной симпатией и между нами сложились доверительные душевные отношения. Чума, вернее, вынужденная ссылка из-за эпидемии дала нам с сыном возможность сблизиться.
То же относится и к Кейт. В стесненных жизненных обстоятельствах эта женщина сохраняла бодрость духа и держалась с неизменным спокойствием. Распахивая по утрам окна, она больше часа не покидала своих покоев. Из чего я сделал вывод, что леди Парр усердно молится, не осмеливаясь говорить с людьми, пока не попросит совета у Бога. По вечерам она долго не гасила свет. Неужели она проводила вечерние богослужения? В то время мы не посещали церковь. И она вполне могла устраивать свои службы.
В один из чудных, особенно теплых дней доктор Баттс объявил, что на полянах перед Савернейкским лесом созрела земляника и ее пора собирать. Мы устроили ягодную кампанию и отправились на сборы. Я и Кейт облюбовали одну лужайку, и постепенно все спутники тактично покинули нас.
— Ах, Кейт, — улыбнулся я, — нас оставили одних, полагая, что мы начнем нежничать и миловаться.
Забавно то, что нам вовсе не хотелось уподобляться пылким влюбленным.
— Как же они будут разочарованы, — заметил я, похлопав рукой по плетенке, — когда мы вернемся с полными корзинками!
Она с улыбкой — правда, печальной — взглянула на меня. Словно хотела сказать: «Какая жалость».
Все вокруг нас буйно цвело и плодоносило, вилась и стелилась молодая поросль, зрели семена, наливались спелостью ягоды. А мы на лоне природы, безудержно щедрой и изобильной, хранили сдержанность и целомудрие.
Ведь для меня-то наступил иной сезон — пора поздней осени. Облетит листва, увянут травы, похолодает, и здешние луга и леса уподобятся старику королю… Совпадут наши календари, мы обретем единство…
А пока я, господин Ноябрь, нежданный гость, заезжий чужестранец, беззаконно и оскорбительно вторгся во владения госпожи Июнь.
Мы быстро отыскали кустики земляники среди сорных трав и дикой душистой руты. Трудоемкий сбор ягод никогда не относился к числу моих любимых занятий. А нынче мне было так тяжело наклоняться, что пришлось опуститься на колени, но от нагрузки начала дрожать больная нога. Меня тревожило, что давление на нее опять разбудит гнойную болячку. Я покрутился и кое-как уселся поудобнее.
Землянику мы собирали в молчании. Честно говоря, в полусогнутом положении у меня попросту не было сил на разговоры. Солнце нещадно палило над моей головой, и я быстро взмок от жары, но — последняя дань тщеславию! — не снимал шляпу, не желая выставлять на обозрение разросшуюся плешь.
Лоб мой покрылся обильным потом, он сливался в ручейки, сбегавшие по складкам и морщинам моей кожи. Алая земляника мерцающими звездочками поблескивала и расплывалась перед глазами. Потом мир закружился, и я упал, зарывшись в траву лицом. В нос мне бросился сладкий земляничный аромат, и напоследок я почувствовал, как щека стала влажной от сока раздавленных ягод.
Открыв глаза, я увидел над собой встревоженные глаза Кейт. Голова моя покоилась на ее коленях. Леди Парр обмахивала меня моей же шляпой. Так… значит, Кейт увидела мою лысину! О, какой позор!
— Солнце жарит слишком сильно, у меня закружилась голова, — пробормотал я.
Какое унижение, смертельное унижение! Мне стало еще хуже оттого, что моя невеста видит меня без всяких прикрас. Теперь я не смогу жениться на ней. Зачем нужна супруга, которая свысока смотрит на слабости мужа, считая себя лучше его? Я беспомощно лежал перед ней, раскинув руки и ноги в стороны, как распластанная лягушка.