Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
— Я вместе с Эдуардом еду в Уилтшир. Мы собираемся пожить в Вулф-холле.
Если Сеймура и не обрадовало мое решение остановиться в его родовом имении, то он не показал этого. Эдвард спокойно склонил голову, словно давно знал о моем намерении.
— В моем распоряжении будут опытные курьеры и лучшие скакуны из королевских конюшен. По мере человеческих сил и возможностей я буду вести государственные дела, а в случае возникновения спорных вопросов смогу быстро связаться с вами. А теперь… нам остается лишь просить Бога о милости и поддержке.
Все как один перекрестились.
«Господи, не оставь меня, — молился каждый, — спаси и сохрани меня от чумы».
LV
Мог
Можно ли вынести человеку более суровый приговор? Его жизнь не представляет ценности. От его смерти никто ничего не потеряет. Я содрогнулся от этой мысли, словно произнес богохульство. Я любил Тома Сеймура и не желал ему ничего плохого… Но правда заключалась в том, что его способности не приносили никакой пользы государственным делам.
В изгнании нас должна сопровождать достойная дама. Следовало найти мягкую и благочестивую особу, которая будет смотреть за ребенком и заниматься с ним, поскольку я не хотел везти с собой наставников мальчика. Интересно, вдова Латимер, Кейт Парр… оставалась ли она еще при дворе? Наверное. Да, я давно выкинул из головы заботы о камеристках Екатерины — мне они были ни к чему, жениться я не собирался, тем не менее если разъедутся фрейлины покойной королевы, то при дворе вовсе не останется женщин. И это волновало моих камергеров, советников, музыкантов и прочих королевских слуг. Мужской монастырь при дворе никого не порадует, утонченные натуры и вовсе падут духом. Поэтому я откладывал приказ о роспуске свиты казненной блудницы.
Леди Латимер пока жила в Лондоне, хотя уже подала прошение о том, чтобы ей разрешили вернуться в Снейп-холл, в имение покойного мужа в Йоркшире, дабы заботиться о троих приемных детях. Я распорядился найти ее.
Она не заставила себя ждать, но, когда я обратился к ней с поразительной, на мой взгляд, просьбой, она дала не менее поразительный ответ.
— Я предпочла бы поехать прямо домой, — заявила она. — В свои владения, к моим слугам и детям лорда Латимера… они ведь нуждаются во мне, и при всем смущении…
Проклятье! Неужели она так глупа? Какое может быть «смущение», когда вокруг царит смерть! Чума не нуждается в сведущей опекунше для распределения смертоносных щедрот. Кроме того, королевские предложения обычно не обсуждаются. Они равносильны приказу.
— Мадам, — сказал я, — у меня нет времени спорить с вами. Вам придется сопровождать Эдуарда в уилтширский дом его матери. Там вы будете руководить его воспитанием, дожидаясь вместе с нами окончания эпидемии. Мы выезжаем завтра утром. В вашем распоряжении целый вечер, и вы успеете написать письма в Снейп-холл с указаниями вашим слугам и домочадцам.
Она сердито глянула на меня, потом нервно кивнула, выразив согласие.
— Я понимаю, что навязываю вам свою волю, — вдруг решил пояснить я. — Но таково требование времени. Думаете, мне хочется торчать в захолустье долгие месяцы, пытаясь обмануть эту коварную убийцу, чуму? Поверьте, я не прошу моих подданных делать то, чего не делаю сам. Мадам, вы нужны Англии.
Лесть победила ее сопротивление. Хотя я и не думал заискивать, а говорил чистую правду. Король и наследный принц — первые лица в государстве — оба крайне нуждались в ее помощи.
— Кто еще поедет в Уилтшир? Из наставников наследника?
— Никто. Я приказал Коксу и Чику покинуть Лондон ради их безопасности. Поэтому вам следует подобрать необходимые для обучения книги.
— Но я никогда никого не учила, — испуганно призналась она.
— Чума вынуждает многих осваивать новые занятия.
Страшная эпидемия производила поразительное действие: благодаря ей люди обнаруживали в себе знания и умения, превосходящие их прежний опыт. Простые священники становились епископами, подмастерья — мастерами, а помощники конюха — управляющими конюшен.
— Нас будет сопровождать Томас Сеймур, — добавил я. — Эдуард нуждается в мужском обществе. До сих пор его окружали одни дамы. Хвала святой Марии, его дядя Том, насколько мне известно, менее всего склонен к женским слабостям.
Я не сказал, что мужественность, по моему мнению, свойственна лишь его наружности. Героический с виду дядюшка — прекрасная компания для пятилетнего мальчишки.
— И он согласен? — спросила она.
Господи, до чего же она наивна! О каком согласии могла идти речь! В данном случае мне требовалось только подчинение.
— Он согласится, — сухо ответил я. — Вы можете рассчитывать на его содействие.
Рано утром, еще до того, как похоронные дроги начали собирать скорбный ночной урожай, мы покинули Байнардский замок, куда перебрались из Уайтхолла после первых вспышек чумы, и направились в сторону собора Святого Павла. Вдоль берегов Темзы темнели молчаливые величественные особняки. На дверях изредка попадались чумные кресты. Но этот район, очевидно, пострадал мало. Лишь когда мы приблизились к городским стенам и, повернув на запад, поднялись к громаде храма, вокруг которого лепились друг к другу небогатые домики, число крестов заметно увеличилось. Теперь они белели почти на каждой двери. От собора мы свернули к Ладгейт-Хилл. Прямо за западными воротами высились горы трупов.
Увидев столь страшное зрелище, я затаил дыхание, ибо считалось, что заразным является даже воздух вокруг жертв чумы. Я сделал знак своим спутникам, чтобы они тоже постарались не дышать. Я безумно боялся потерять их — Уилла, моего старого врача Баттса, леди Латимер — и не мог пожертвовать даже бестолковым и шумным Томом Сеймуром. А уж Эдуард вообще составлял смысл моей жизни.
Умерших сваливали в кучи обнаженными. Руки и ноги этих несчастных казались ветвями срубленных деревьев. Внизу останки уже потемнели и начали разлагаться. А те, что лежали сверху, казались просто спящими. С трудом верилось в их кончину. Я заметил среди них девушку с бледным красивым лицом, прикрываемую, точно саваном, длинными золотистыми волосами… Таково было могущество чумы, ее ядовитое дыхание сеяло гибель, но некоторое время бездыханные тела еще выглядели живыми… Погребальные кучи привлекали рои мух, попировав вволю, они взмывали радужными волнами и непотребно жужжали. Мародеры не обращали внимания на проезжавший королевский кортеж, эти презирающие смерть падальщики ползали по несчастным жертвам эпидемии в поисках забытых драгоценностей.