Безнадёжный
Шрифт:
И в итоге я оказываюсь крепче, чем думали врачи, и крепче, чем я сам думал.
Через пару дней антибиотики справляются, инфекция понемногу отступает.
Теперь профессор, заходящий ко мне при обходе, улыбается чуть более расслабленно и благодушно.
И я, чуть отойдя от своего мерзкого состояния, немного прихожу в себя, плохое настроение и злость сдуваются и истаивают, и я начинаю улыбаться, благодарить врачей, санитарок и медсестёр. Я даже в силах поговорить с мамой, даже посмеяться вместе с ней с её странного вида, в медицинской маске, шапочке и халате.
Конечно, у
***
– Восстановительный период после такой операции – минимум полгода, – говорит мой седовласый хирург.
Я уже знаю, что он прилетел ко мне из Москвы на спецрейсе. Действительно, только ради меня и ради этой операции. Такая вот у него командировка…
Я уже знаю, что благотворительный фонд оплатил транспортировку сердца из маленькой кавказской больницы сюда, в Сочи.
Я так же знаю, что моё лечение встало безумного дорого, и государству, и фонду. Меня немного мучает и совесть, и сожаление, будто я не достоин таких жертв, таких стараний, таких финансовых вливаний. Поэтому даю себе твёрдое обещание: если когда-нибудь разбогатею, то обязательно внесу в честные благотворительные организации свою лепту. Но деньги это всего лишь деньги. Куда дороже моё выздоровление встало семьё Алана, его родителям и жене. Они по-разному восприняли эту трагедию, по-разному отреагировали, но одинаково глубоко страдают.
И их я тоже мечтаю хоть как-то поддержать, хоть как-то отблагодарить. На сей раз не с помощью материальной помощи, а с помощью участия своей души.
Но для начала мне нужно прийти в себя, и хотя бы начать самостоятельно вставать с кровати…
Принимая препараты, подавляющие иммунитет, я крайне уязвим для всевозможных инфекций. Так как я уже перенёс одну и чуть не умер, врачи берегут меня особенно сильно.
В том крыле больницы, где я нахожусь, нет пациентов с инфекционными заболеваниями, но от того же ОРЗ или ОРВИ никто не застрахован, да и начало этих заболеваний может проходить скрыто, и поэтому меня не пускают даже в коридор, чтобы не встретиться там с чихающим или кашляющим пациентом или гостем.
Но у меня и нет желания где-то гулять. Я всё ещё ощущаю чудовищную слабость и постоянную фоновую боль почти во всём теле.
Зато у меня уже хватает сил на то, чтобы самостоятельно добраться до туалета; и это хорошо, ведь катетер и санитарные утки – штуки непринятые и даже в какой-то мере унизительные. Я понимаю, что абсолютно всем людям необходимо справлять естественные надобности, так устроена физиология, и ничего постыдного в этом нет, но всё равно нервничал и стеснялся, когда санитарные сёстры помогали мне в этих делах.
Я уже видел шрам на своей груди. Он идёт снизу вверх, прямо посередине, от первого ребра до последнего. Кожа скреплена специальными скобками, и смотрится всё это странно, и даже немного страшновато. К тому же, он неприятно побаливает и будто даже зудит, где-то в самой глубине. По цвету он не такой уж и яркий, как я представлял собой накануне, а в будущем, как мне сказали, и вовсе поблёкнет, сравнится по цвету с основным тоном кожи.
Но честно сказать, наличие шрама совершенно не беспокоит и не трогает меня. Никаких комплексов и стеснения я не приобретаю. Да и странно было бы комплексовать по такому поводу. Что там какой-то шрам, если я получил Жизнь!
Жизнь. Целую жизнь, огромную, невероятную прорву возможностей, для получения опыта, приключений, для общения, работы и учёбы, для всего того быта, который наполняет собой каждый обычный день, и для всего того из-ряда-вон, что я могу получить, благодаря своему характеру.
***
Проходит ещё несколько дней.
Я послушно занимаюсь дыхательной гимнастикой, делаю специальную щадящую разминку, питаюсь по строжайшей диете без единого срыва. Всё ради того, чтобы поскорее выбраться отсюда. Я ужасно, ужасно устал.
«Верни мне мою жизнь обратно».
Меня всё больше злит моя болезнь.
Мне хочется показать болезни средний палец. Мне хочется ударить её по лицу. Мне хочется закричать на неё, высказать все проклятия, все свои соображения на счёт несправедливости бытия, сообщить о своей чудовищной усталости от этого всего… Я хочу перечислить, чего именно был лишён по её вине. И пунктов пугающе, просто невероятно много. Я упустил всё. Абсолютно всё. Всю свою жизнь до этого самого момента.
И я прилагаю все силы, чтобы бороться с болезнью. Я ни пяди не уступаю слабости, я безжалостно выдёргиваю себя с кровати и хожу от двери до окна, а потом и по коридору (стараясь держаться подальше от всех людей, как возможных переносчиков инфекции), я с точностью до минуты пью выписанные для меня препараты. Я специально подкашливаю каждые пять-десять минут, чтобы тренировать и сердце, и лёгкие. Я выполняю все до единого предписания, меня хвалят, поддерживают, удивляются моей «силе духа». Да и я, признаться, собой доволен, и вдохновлён на дальнейшие действия.
Я знаю, что характер и настойчивость не могут отпугнуть болезнь, не могут улучшить показатели на приборах. За время, проведённое по больницам, я встречал много печальных историй, когда самые сильные, позитивно настроенные, великолепные и добрые люди проигрывали болезни и умирали. К сожалению, даже самые мотивированные, упорные личности, не привыкшие проявлять слабость, не привыкшие сдаваться, умирают от онкологии, от проблем с сердцем, от других неприятных и серьёзных болезней. Я лично видел это, как в палатах рядом с собой, так и в соседних корпусах больницы. Переживать безвременный и несправедливый уход такого достойного человека вдвойне печальней, даже самым отстранённым врачам.
Я знаю, что характер и настойчивость не помогут выздороветь, но помогут провести оставшееся время не так погано, как могло бы быть.
Я знаю, что характер и настойчивость не могут изменить физические параметры организма, но они могут изменить мой настрой, вселить уверенность – и в меня самого, и во врачей, и в родителей. Мой характер и моя настойчивость должны играть на моей стороне, и должны оказать влияние, должны помочь победить.
Чтобы отвлечься от вынужденного заточения в палате, я много размышляю, много мечтаю и много пишу.