Безоглядная страсть
Шрифт:
— Разумеется, — с горячностью подхватила она, — нашим командирам они будут нужнее. — Энни задумалась на минуту. — Погоди, Джеми, — заявила она, — я, пожалуй, черкну письмецо дедушке. Скажу, что согласна возглавить нашу армию и поведу ее в Абердин на подмогу моему принцу. Если только дед сам не передумал, если петиция все еще у него и он уверен, что сможет собрать нужное количество подписей.
Трое мужчин застыли, уставившись на Энни.
— Не шутишь? — усмехнулся Джеймс. — Ты и впрямь возьмешь горящий крест и…
— Не знаю как насчет креста, — фыркнула в ответ она, — но армию поведу. Соберу людей — уговорю, подкуплю, заставлю силой… Но есть одно «но», — Энни заговорщицки прищурилась, — я не тешу себя иллюзиями, я знаю, что никакая петиция, кем бы она ни была подписана, не заставит мужиков подчиниться бабе. Поэтому мне нужен мужчина, который будет действовать от моего имени.
Прервав свою пылкую речь, Энни посмотрела Джону прямо в глаза.
— Им будешь ты, Джон Макгиливрей! — торжественно объявила она.
Взгляды Джеми и Джиллиза как по команде тотчас же обратились на Джона. Тот являл собой в этот момент весьма «геройское» зрелище — килт надет криво, рубаха, натянутая поверх перевязки Энни, распахнута на груди, львиная грива нечесана, глаза, мутные с похмелья. «Увидев такого, любой англичанин и впрямь перепугается не на шутку!» — усмехнулась про себя Энни.
— Ты сделаешь это, Джон? — напрямую спросила она его. — Ради Шотландии…
— Нет.
Ответ Джона был для Энни столь неожиданным, что на минуту она лишилась дара речи и уже собиралась забрать у него пресловутые бумаги…
— Ради Шотландии — нет, — заявил Джон через минуту. — Ради тебя — да.
Энни, Джиллизу и Джеми потребовалась еще минута, чтобы осознать слова Джона, но когда это произошло, двое последних издали радостный дикий боевой клич. Обняв друг друга за плечи, мужчины закружились в зажигательном шотландском танце, словно их уши улавливали музыку незримых волынщиков, олицетворявших собой дух родной страны. Энни и Макгиливрей же стояли неподвижно по обе стороны стола, молча глядя друг на друга. Воздух между ними, казалось, накалялся все сильнее и сильнее.
— Я думала, что Шотландия для тебя важнее меня! — проговорила наконец она.
Он покачал головой:
— Сейчас по крайней мере нет. А даст Бог добраться до поля боя — тогда посмотрим.
Глава 10
Фалкирк, январь 1746 года
20 декабря 1745 года принц Чарльз Эдвард Стюарт, перейдя реку Эск, направил свою армию обратно в Шотландию. Перебравшись наконец через ледяную воду, несколько тысяч в едином порыве пали на колени, благодаря Бога и своего принца за благополучное возвращение домой. Англичане шли за ними по пятам, отставая на день.
Принц разделил свои изрядно потрепанные и обносившиеся, но не утратившие боевого духа войска на две дивизии. Одну он лично повел через горные перевалы в Глазго, другая, возглавляемая верным военачальником принца, лордом Джорджем Мюрреем, отправилась обходным путем через низины, тем более что эта вторая группа тащила с собой телеги с продовольствием и немногие уцелевшие пушки.
Большинство верных солдат принца были босы, оборваны, словно последние нищие — и это суровой зимой! — животы, как говорится, прилипали к спинам. Тем не менее встречали их повсюду словно богатырей из легенды — пять тысяч полуголодных и полубезоружных людей все же не покорились до конца брошенным против них вооруженным до зубов армиям генералов Уэйда, Камберленда и Лигоньера.
В правительственных войсках насчитывалось не менее тридцати тысяч человек. И эти тридцать тысяч теснили пять тысяч шотландцев с трех сторон. Иногда, в погожие ночи, из лагеря повстанцев были ясно видны костры шедшей за ними по пятам армии Уэйда.
Продвижение английской армии замедлили два обстоятельства. Не успели англичане, преследуя шотландцев, войти в ледяную воду Эска, как в лицо им откуда ни возьмись ударила свирепая метель, словно сам Бог, помогший в свое время евреям перейти Красное море и потопивший в нем египтян, встал на сторону бунтарей. Кроме того, полученная Камберлендом из Лондона депеша извещала его о том, что к северному берегу Шотландии подошла могучая армада французских кораблей. Камберленд сразу же отказался от преследования мятежников и направил Лигоньера в старинный город-крепость Йорк, понимая, что, если французы высадятся на британскую землю, это затянет войну еще на несколько месяцев. Могло ли прийти Камберленду в голову, что «депеша» на самом деле состряпана старой хитрой шотландской лисой, два раза заснувшей в кресле во время ее написания? А «грозный» французский флот на деле был всего лишь единственной старой посудиной, привезшей, правда, французов, но не более трехсот человек, составлявших личную охрану лорда Джорджа Драммонда, высадившихся к тому же не совсем в том месте, о котором сообщалось в письме. Вряд ли сие «многочисленное войско» могло представлять серьезную опасность для англичан, хотя привезенные ими пушки и четыре сундука золота — подарок французского короля, выцарапанный у него Драммондом, — были для бунтовщиков неплохим подспорьем.
Джеми Фаркарсон прибыл в Абердин как раз тогда, когда корабль разгружался. Прочитав добытые Энни у врагов документы и осознав значение французско-голландского перемирия, лорд Драммонд тут же объявил себя официальным представителем его величества короля Людовика в Шотландии. В качестве такового он направил послание ко всем голландцам, находившимся на службе герцога Камберленда с призывом возвращаться домой, если они не желают нарушать перемирие.
При виде своих подчиненных, неожиданно развернувшихся в едином порыве на сто восемьдесят градусов и марширующих домой, Камберленд, разумеется, пришел в бешенство. А прождав три недели, но так и не увидев даже самого захудалого французского паруса, окончательно убедился в том, что какой-то пройдоха обвел его вокруг пальца как последнего идиота. Рассвирепев до предела, его светлость решительно двинулся на север, в Шотландию, поклявшись самолично насадить голову самозванца, приходившегося, кстати, Камберленду кузеном, на пику и доставить в Лондон, чтобы вывесить на городских воротах, где она будет находиться до тех пор, пока от нее не останется один череп.
Когда чуткое ухо Колина Мора уловило какой-то шум в долине, он сначала принял его за надвигающуюся бурю и поспешил поплотнее закрыть ставни. Но когда шум стал приближаться, Колин уже явственно различил в нем поступь сотен человеческих ног, цокот конских копыт, скрип телег…
Колин распахнул двери своего дома. Стояло самое темное время года, к тому же болотистая местность славилась своими туманами, и ранние зимние сумерки казались Колину сплошной стеной мрака. Откуда вдруг такая толпа в такое время, да еще и на его Богом забытую маленькую ферму, где с севера — непроходимые горные кряжи, с запада и востока — густой дремучий лес, с юга — извилистые петли реки Ди и на сто верст в округе ни единого человеческого жилья? До Абердина тридцать миль по реке, ближайший населенный пункт — крошечная деревушка Килдрамми…
Жена Колина, Роуз, застыла рядом с мужем с грудным малышом на руках, двое старших держались за юбку матери.
— Что это, Колин? — испуганно прошептала она. Вместо ответа Колин молча склонил голову, словно это помогало ему прислушиваться. Туман, как одеяло, приглушал все звуки, и сказать, сколько народа пожаловало в крохотный домишко — сто или тысяча, были ли они в ста шагах от него или в десяти, — было затруднительно.
— Ох, недаром, — проворчала Роуз, — вчера мимо дома пролетал ворон с кровью на клюве! Говорила же я тебе, что это плохая примета!