Безоружна и очень опасна
Шрифт:
— Понимаю, — сказала Ия. Неожиданно она обняла меня и скороговоркой выпалила: — Никогда в жизни не встречала такого человека, как ты, Генрих. Мне тяжело расставаться со школой, с тобой. Когда будем прощаться, я тебе кое-что расскажу о себе. — Последнюю фразу, мне показалось, она произнесла с каким-то особым значением. Я был смущен ее порывом, неожиданным переходом на «ты».
— А разве я не все знаю о тебе? — спросил я.
Ия покачала головой:
— Нет, Генрих, не все, и это может повлиять на мою дальнейшую судьбу.
— Ия, твое недоверие обижает,
— Нет, я так не думаю, просто не хочу, чтобы ты изменил свое мнение обо мне.
— Что за чепуху ты несешь! — возмутился я.
— Давай вообще прекратим этот разговор и больше никогда не будем к нему возвращаться.
— Хорошо, Генрих, я расскажу тебе все, — тихо сказала Ия, немного помолчав. — Только не здесь. Приходи ко мне после работы, и мы спокойно поговорим.
Признаться, этот разговор меня очень заинтриговал, я с нетерпением ожидал вечера.
Обычно я провожал Ию до подъезда ее дома и никогда не поднимался в квартиру, где она жила, хотя робкие приглашения с ее стороны были. Я считал, что это неудобно, не хотел компрометировать девушку. Но сейчас был совершенно другой случай. Ия пригласила меня, можно сказать, на сугубо конфиденциальный разговор, который много для нее значит.
Я позвонил. Ия сразу открыла. В белой легкой кофте и джинсах она выглядела совсем девочкой.
— Входи, — буднично, словно встречала меня здесь каждый день, сказала она.
Я переступил порог и протянул Ие цветы, которые купил по дороге. Держа букет в руках, она рассказывала:
— У отца теперь новая работа, он и раньше редко бывал дома, а сейчас я вообще его не вижу. Мне кажется, очень скоро он закончит свою жизнь холостяка — женится, будет жить у супруги. — Она говорила полушутя, но в ее словах явственно ощущался оттенок горечи. Я осмотрелся: в квартире было чисто, уютно. Ия, наконец, поставила цветы в вазу и, словно опомнившись, тихо поблагодарила.
— Чай, кофе? — предложила она.
— Если можно, чай, — попросил я, устраиваясь на диване.
Ия направилась на кухню, но на полпути остановилась, вернулась и присела рядом со мной.
— Что случилось? — спросил я. — Ты так взволнована…
— Знаешь, Генрих, я нарушила твои заповеди и убила четырех человек.
— Это что, шутка?
— Нет, я серьезно. Мне надо выговориться и рассказать все, что со мной приключилось в последнее время.
Ия начала с того, что относится ко мне гораздо нежнее, чем положено ученице относиться к своему учителю, что она долго откладывала этот разговор, боясь, что я разочаруюсь в ней.
Ее рассказ буквально потряс меня. А когда она призналась, что теперь никогда не сможет стать матерью, я почувствовал, что слезы навертываются на глаза. Боже мой, что же пережил этот ребенок! Мне хотелось прижать ее к груди, найти какие-то слова утешения, но я сдерживал себя, боясь показаться сентиментальным и слабым.
— Ты осуждаешь меня? — неправильно истолковала она мое молчание. — Но я же только отомстила тем, кто надо мной надругался. — Ия не сводила с меня вопросительного и тревожного взгляда.
Как ты могла так подумать! — поспешил я ее успокоить и упрекнул: — Надо было раньше поделиться со мной, не носить в душе такой тяжести.
Я постарался убедить ее, что поступила она справедливо: на нее нападали, и она обороняясь, наказала своих врагов.
— Забудь об этом, — посоветовал я. — Главное теперь, чтобы ни ты, ни твоя Ира с Олегом, которым все известно, не распространялись на эту тему.
— Ты действительно так считаешь?
— Конечно. А где же обещанный чай?
Засиделись допоздна. Пили чай, потом ели яичницу и снова пили чай. Когда я взглянул на часы, было уже за полночь. Я заторопился, стал прощаться, но Ия остановила меня.
— Уже поздно, останься.
— Очень дельное предложение, — согласился я, и мы оба рассмеялись — впервые за этот вечер.
За пять лет работы на фирме я сколотил небольшой капиталец. Теперь у нас свой дом, две машины, яхта. Есть и прислуга — садовник и гувернантка. Это русские эмигранты, Надя где-то разыскала их, чтобы в доме звучала русская речь. Гувернантка Катя не только смотрит за Сержем, но и учит его английскому и русскому. Это у нее неплохо получается — в России переводчицей работала. У Нади проявился талант модельера-художника, она делает неплохие образцы женских костюмов, прекрасно зарабатывает, довольна.
Но жизнь у нас постепенно разладилась. Я надеялся, что с рождением ребенка Надя изменит ко мне отношение, но ошибся. По-прежнему она холодна со мной, к себе близко не подпускает. Мы стали чужими, никуда не денешься, приходится мириться. Многие семьи так живут, и ничего. Зато есть хоть какой-то тыл, а это особенно важно, когда работа связана с риском.
Я ведь только делаю вид, что не ведаю, чем занимается фирма. И закрываю глаза, когда поступает партия наркотиков, которую мне предстоит замаскировать под таблетки от насморка, ангины, болезней желудка, сердца. Так бывает обычно два-три раза в месяц. В другие дни идет нормальная расфасовка настоящих лекарств. Когда поступают наркотики, Багров тут как тут. Молча проверяет содержимое готовых к отправке ящиков с адресом, ведет подсчеты, следит, чтобы никто не отрывался от работы. Четверть часа на обед, и снова за дело. Вечером подъезжает грузовик, четверо рабочих наполняют машину, и Багров уезжает с грузом в порт.
Со мной работают еще пять человек — тоже русские, я старший. Это, как сказал однажды Багров, проверенные люди. И тут же предупредил: «Но лучше с ними лишнего не болтать, ничего у них не спрашивать и самому о себе не распространяться. Их наняли за хорошие деньги, пусть трудятся, а поговорить можно в пивной».
Да, наши ребята и в Америке не пропадут, они делают здесь свой бизнес. Думаю, что полиция давно бы прихлопнула местных мафиози, займись они подобным делом. Но русские — ничего, действуют довольно спокойно, прямо под носом мэрии и полицейского участка, по своим правилам и традициям, и сбивают с толку сыщиков.