Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом
Шрифт:
Молодой человек уставился на Арчи:
– Так это ты торговался против меня?
– А? Что? Вы торговались против МЕНЯ?
– Я хочу купить эту штуку для отца. У меня в данный момент есть особая причина быть у него на хорошем счету. И ты тоже покупаешь для него?
– Абсолютно. Как сюрприз. Люсиль придумала. Его камердинер, типчик по фамилии Паркер, предупредил нас, что эта штукенция выставлена на продажу.
– Паркер? Черт возьми! Паркер и меня предупредил. Я повстречал его на Бродвее, и он мне сказал.
–
– Ну, нам лучше объединить их сейчас, чтобы задушить этого прохиндея в задних рядах. Я не могу пойти выше одиннадцати сотен, это все, что у меня имеется.
– И я выше одиннадцати сотен не могу.
– Вот только… мне хотелось бы… ты не позволишь?.. чтобы отцу эту штуку отдал я. У меня есть особая причина размягчить его.
– Абсолютно! – великодушно согласился Арчи. – Мне без разницы, я только хотел подбодрить его, если ты понимаешь, о чем я.
– Жутко благородно с твоей стороны.
– Ничуточки, малышок, нет и нет, и вообще, отнюдь. Очень рад.
Уилли тем временем вернулся после блужданий между знатоками, и братец Понго вновь водворился на пьедестал. Первосвященник прочистил горло и продолжил свою речь:
– Теперь, когда все вы рассмотрели эту великолепную статуэтку, мы приступим… мне предложили одну тысячу – одна тысяча-одна-одна-одна-одна… одиннадцать сотен. Благодарю вас, сэр. Мне предложили одиннадцать сотен.
Первосвященник бурно ликовал. Было видно, как он складывает в уме цифры.
– Торгуйся ты, – сказал брат Билл.
– Ладненько! – сказал Арчи. Он вызывающе взмахнул рукой.
– Тринадцать, – сказал человек в заднем ряду.
– Четырнадцать, черт дери!
– Пятнадцать!
– Шестнадцать!
– Семнадцать!
– Восемнадцать!
– Девятнадцать!
– Две тысячи!
Первосвященник только-только не разразился благодарственным гимном. Он излучал благожелательность и добродушие.
– Мне предложили две тысячи. Есть добавление к двум тысячам?
– Давайте-давайте, джентльмены, я не хочу расстаться с этой великолепной статуэткой даром. Двадцать одна сотня. Двадцать одна-одна-одна-одна-одна. Вот это для меня привычнее. Когда я подвизался в залах Сотби в Лондоне, такое было самым привычным. Двадцать две-две-две-две-две. Никто и внимания не обращал. Три-три-три. Двадцать три-три-три. Мне предлагают двадцать три сотни долларов.
Он выжидающе посмотрел на Арчи, как смотрят на любимую собаку, чтобы она показала чудо дрессировки. Но Арчи исчерпался. Рука, которая шевелила пальцами так часто и смело, теперь повисла у его ноги, лишь слабо подергиваясь. Арчи вышел из игры.
– Двадцать три сотни, – вкрадчиво сказал первосвященник.
Арчи не шевельнулся. Наступила напряженная пауза. Первосвященник
– Двадцать три сотни, – сказал он, – двадцать три раз, двадцать три два. Третий, последний и заключительный раз двадцать три. Продано за двадцать три сотни. Поздравляю вас, сэр, с выгоднейшей покупкой!
Реджи ван Тайл уже снова задремал. Арчи потрогал своего шурина за плечо.
– Пожалуй, можно и ускакать, а?
Печально бок о бок они пробрались через толпу, вышли на Пятую авеню, не нарушив молчания.
– Препаршиво, – сказал наконец Арчи.
– Хуже некуда.
– И что это был за типус, хотел бы я знать?
– Какой-нибудь коллекционер.
– Ну, ничего не поделаешь, – сказал Арчи.
Брат Билл ухватил Арчи за локоть в порыве откровенности.
– Не хотел говорить при ван Тайле, – сказал он. – Он же такой балаболка, что еще до обеда весь Нью-Йорк про это узнал бы. Но ты член семьи и умеешь хранить секреты.
– Абсолютно! Немая могила и все такое прочее.
– Эта чертова штука была мне нужна потому, что я как раз обручился с девушкой в Англии и подумал, что все сойдет отлично, если я одной рукой смогу вручить отцу эту фарфоровую фигурку – чтоб ее! – а другой сообщить ему мою новость. Она просто самая замечательная девушка!
– Само собой, – сказал Арчи сердечно.
– Беда в том, что она выступает в хоре одного лондонского ревю и отец очень даже может взбрыкнуть. Вот я и подумал… ну, что же, жалеть смысла нет. Давай найдем тихое местечко, и я тебе все про нее расскажу.
– Милое дело, – сказал Арчи.
Глава 11. Сальваторе выбирает не тот момент
На следующее утро Арчи забрал фамильные драгоценности из их временного приюта, а затем неторопливо вернулся в «Космополис». Войдя в вестибюль, он, к своему изумлению, столкнулся с мистером Брустером. И еще больше изумился тому, что мистер Брустер, вне всяких сомнений, пребывал в настроении солнечного благодушия. Арчи не поверил своим глазам, когда мистер Брустер весело помахал ему, а секунду спустя – и своим ушам, когда мистер Брустер, назвав его «мой мальчик», осведомился о его здоровье и упомянул, что день выдался теплый.
Безусловно, такое благоволение ко всему и вся требовалось использовать, и Арчи тотчас подумал о попираемом Сальваторе, чью скорбную повесть он с таким сочувствием выслушал накануне. Бесспорно, настала минута для официанта изложить свои жалобы, прежде чем по той или иной причине начнется отлив и любовь ко всему сущему отхлынет от сердца Дэниела Брустера. С торопливым «приветик» в сторону тестя Арчи прогалопировал в гриль-бар. Сальваторе, поскольку час второго завтрака приближался, но еще не настал, прислонялся к дальней стене в задумчивой позе.