Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом
Шрифт:
– Я как раз собирался его подобрать. В нем… э… была записка.
Сэр Томас снова посмотрел на конверт. Благодушие и доброжелательность опять воссели на свои престолы.
– Почерк-то женский! – сказал он с мягким смешком. И окинул отчаявшегося пэра почти лукавым взглядом. – Понимаю, понимаю, – продолжал он. – Очаровательно. Просто восхитительно! Да не гляди так, будто тебе стыдно, мой мальчик. Мне это нравится. По-моему, очаровательнее ничего и придумать нельзя.
Бесспорно, его сиятельству представился удобный случай. Вне всяких сомнений, ему следовало бы тут же сказать: «Дядя,
– Дядя, вы не можете дать мне двадцать фунтов?
Такие вот поразительные слова он произнес. Они вырвались сами собой. Он не сумел их остановить.
Сэр Томас на мгновение растерялся, но не очень. Примерно как человек, который, поглаживая кота, внезапно получил небольшую царапину.
– Двадцать фунтов, э? – произнес он задумчиво.
Затем на неудовольствие, будто приливная волна, накатилось млеко доброты. Это был вечер богатых даров тем, кто их заслужил.
– Ну конечно, мой мальчик, разумеется! Они тебе нужны немедленно?
Его сиятельство подтвердил неотложность: да, пожалуйста, будьте так добры. И редко он говорил с подобным пылом.
– Ну-ну, посмотрим, что мы можем сделать. Идем!
Он повел графа в свою гардеробную. Как практически все помещения в замке, она была очень большой. Одну стену целиком занимала занавеска, позади которой днем прятался Штырь.
Сэр Томас подошел к туалетному столику и отпер боковой ящичек.
– Двадцать, ты сказал? Пять… десять… пятнадцать… получи, мой мальчик.
Лорд Дривер пробормотал слова благодарности. Сэр Томас ответил на это бурчание дружеским похлопыванием по плечу.
– В таких записочках есть что-то трогательное, – сказал он. – Они свидетельствуют о душевной теплоте. Ей присуща душевная теплота, Спенни, и это добавляет ей еще очарования. Тебе необыкновенно повезло, мой мальчик.
Его сиятельство пошуршал четырьмя банкнотами и мысленно согласился с ним.
– Но послушай, надо же переодеться. Час уже поздний! Нам надо поторопиться. Кстати, мой мальчик, я воспользуюсь случаем объявить о помолвке сегодня же вечером. Превосходнейший случай, мне кажется. Пожалуй, по завершении спектакля небольшая речь, что-нибудь неподготовленное, неофициальное – просто попросить их пожелать вам счастья, ну и так далее. Превосходная мысль. От нее веет приятной стариной. Да-да!
Он повернулся к туалетному столику и отстегнул воротничок.
– Ну так поторопись, мой мальчик, – сказал он. – Не опоздай!
Его сиятельство зарысил вон из комнаты. Облекаясь в вечерний костюм, он думал, думал, как никогда. Но чаще остальных возникала мысль: будь что будет, но, во всяком случае, в одном смысле – все тип-топ. У него есть двадцать фунтов. Когда дядя узнает правду, чего-то колоссального в смысле неприятностей не избежать. Почище сан-францисского землетрясения. Ну и что? Деньги-то – вот они!
Он сунул банкноты в карман жилета. Возьмет их с собой и расплатится с Харгейтом сразу после обеда.
Граф вышел в коридор. С лестничной площадки он краешком глаза заметил колыхание юбки. По противоположному коридору приближалась девушка. Он остановился, чтобы галантно пропустить ее перед собой. Когда она достигла лестницы, он узнал Молли.
На секунду возникла неловкая пауза.
– Э… я получил вашу записку, – сказал граф.
Она посмотрела на него и рассмеялась.
– А ведь вы нисколько не огорчились, – сказала она. – Ни чуточки. Не правда ли?
– Ну, видите ли…
– Не нужно извинений. Да или нет?
– Ну, дело в том, знаете ли… Я…
Он встретился с ее взглядом, и в следующую секунду они оба уже смеялись.
– Нет. Но послушайте, знаете ли, – сказал граф. – Я вот о чем… не то чтобы я… То есть послушайте, ведь нет причин, почему бы нам не быть закадычными друзьями.
– Ну конечно. Ни малейших.
– Нет, правда, а? Чудненько! Дайте лапу.
Они обменялись рукопожатием, и именно в этой умилительной позе их увидел сэр Томас Башли, стремительно появившийся на лестнице.
– А-а! – лукаво воскликнул он. – Ну-ну-ну! Не обращайте на меня внимания, меня тут нет!
Молли сердито покраснела. Отчасти потому, что сэр Томас был ей неприятен, даже когда не расплывался в лукавой улыбке, и отвратителен, когда расплывался. Отчасти потому, что почувствовала себя в глупом положении. Но главное, потому, что растерялась. Она без малейшего удовольствия ожидала встречи с сэром Томасом в этот вечер. Оказываться в его обществе всегда было неприятно, и уж тем более теперь, когда она разрушила план, в который он вложил столько усилий. Она прикидывала, будет ли он холоден и безмолвен или же многословен и разгорячен. В минуты пессимизма она готовилась к долгой и мучитальной сцене. И такое его поведение граничило с чудом. Она ничего не понимала.
Но взгляд в сторону лорда Дривера просветил ее. Жалкий хлюпик в эту секунду больше всего смахивал на малыша, оробевшего перед тем, как дернуть нитку петарды. Он словно бы собирался с духом вызвать взрыв.
Молли искренне его пожалела. Так, значит, он еще не сообщил дядюшке последнюю новость! Ну конечно же! У него для этого не было времени. Сондерс скорее всего вручил ему конверт, когда он шел переодеться.
Однако длить агонию смысла не было никакого. Рано или поздно сэр Томас должен быть поставлен в известность. И ее обрадовала возможность самой сказать ему, объяснить, что она поступила так по собственным соображениям и лорд Дривер тут ни при чем.
– Боюсь, произошла ошибка, – сказала Молли.
– Э? – сказал сэр Томас.
– Я еще подумала и решила, что мы не… Ну, я разорвала помолвку.
Перманентно выпученные глазки сэра Томаса выпучились еще больше. Багровое лицо побагровело еще больше. Внезапно он добродушно рассмеялся.
Молли уставилась на него в изумлении. Сэр Томас в этот вечер вел себя совершенно непредсказуемо.
– Понимаю, понимаю, – пропыхтел он. – Решили подшутить надо мной! Так вот о чем вы шушукались, когда я вас увидел! И не втирайте мне очки! Да если бы вы и вправду дали ему от ворот поворот, то не смеялись бы вместе так весело. Ничего не выйдет, моя дорогая. Я мог бы и попасться на вашу удочку, но я же вас видел!