Безрассудное сердце
Шрифт:
Я почти ничем не могла ей помочь. В отчаянии я могла только стоять рядом с Тенью и прижимать его руку к своей груди.
Поздно вечером мама устало объявила, что сделала все возможное.
– Теперь все в руках Божьих, – сказала она. – Кудряшка, поднимись, пожалуйста, наверх и принеси еще одну постель. Не хватало еще, чтобы он упал после всех наших трудов.
Через несколько минут Тень уже лежал в углу на кровати к полному маминому удовольствию. Она взяла папу под руку и отправилась с ним в спальню.
– Пойдем, Анна, – позвал меня папа. – Думаю, нам всем не мешало бы немножко поспать.
– Я скоро. Только посижу немножко.
Мама с папой обменялись взглядами, которых я не поняла, и мама вздохнула.
– Хорошо, дорогая. Позови, если мы понадобимся.
Они пошли спать.
– Анна.
Я нагнулась к Тени:
– Болит?
– Воды…
– Сейчас.
Я торопливо налила в чашку воды, в спешке расплескав ее по полу. Наверное, он почувствовал, что я не в себе, потому что, утолив жажду, сказал:
– Не беспокойся.
И заснул.
Когда солнце появилось из-за стен, я принялась молиться и молилась, как никогда раньше, чтобы ужасная рана на ноге у Тени не воспалилась и сам он быстро поправился. Весь день я просидела возле него и, когда он просыпался, кормила его наваристым бульоном, приготовленным мамой. Ночью он весь горел, и я не пошла в свою комнату. Если он лежал спокойно, я позволяла себе вздремнуть и немедленно просыпалась, стоило ему попросить воды или произнести мое имя.
После полуночи вниз спустилась мама, чтобы сменить меня, но я упрямо отказывалась ложиться. Хотя никто ничего подобного не произнес вслух, я понимала, что Тень может умереть, и не хотела потерять ни минуты. Тем временем мама осмотрела ногу и заметила над коленом неяркие красноватые полосы. Как бы я ни была невежественна в медицине, я поняла, что это плохой знак.
У мамы было печальное лицо, когда она отвела меня в сторону.
– Похоже, дело плохо, Анна, – тихо проговорила она. – Если воспаление не пройдет само, придется резать.
В ужасе я лишь кивнула. На большее у меня не было сил.
– Постарайся все же поспать, Анна, – сказала мама и погладила меня по плечу, прежде чем идти наверх.
С тяжелым сердцем я сидела возле кровати Тени, не понимая, как мама может так спокойно говорить о том, чтобы отрезать ему ногу.
– Анна.
– Я здесь, милый.
Тень взял мою руку и, поглядев прямо мне в глаза горящим взглядом, попросил:
– Не давай резать мне ногу. Обещаешь?
– Наверное, это не понадобится, – попробовала увильнуть я от прямого ответа.
– Анна, обещай мне!
– Пожалуйста, Тень, не проси меня. Если воспаление распространится, а ногу не отрежут, ты умрешь.
Собрав все свои силы, Тень сел в кровати и взял мое лицо в ладони. В глазах у него было столько муки, а руки так пылали и дрожали, что я еще больше испугалась за него.
– Обещай, Анна. У воина должны быть две ноги, а если я не смогу жить, охотиться и воевать, как все, лучше мне умереть.
– Хорошо, Я обещаю, – прошептала я, и на глазах у меня закипели слезы.
Вздохнув, Тень откинулся на подушку.
– Тебе что-нибудь нужно? – спросила я, готовая сделать что угодно, лишь бы ему было полегче.
– Нет. Анна…
– Спи. Все будет в порядке. Вот увидишь.
– Анна, – едва слышно прошептал он. – Ложись со мной рядом.
– Не могу, – сказала я и послушно вытянулась у его бока, стараясь не задеть его и не тряхнуть кровать, чтобы не сделать ему еще больнее.
Он притянул меня к себе, и я уткнулась носом ему в плечо, чтобы скрыть выступившие слезы. Он гладил мои волосы, а я думала, что не могу жить без его ласки и вообще не могу жить, если его нет рядом.
– Тень, я так боялась, что ты передумал, – шепнула я ему на ухо.
– Вот еще! Я был бы здесь в понедельник утром, но с самого утра воины заговорили о войне. Несколько горячих голов из тех, что помладше, убили накануне белого мужчину и увезли его дочь. Они жаждали еще крови. Хромой Теленок и Змей уговаривали остальных возобновить бойню, чтобы на равнине не осталось ни одного бледнолицего. Весь день воины спорили и курили трубку. Одни требовали начать войну немедленно. Другие предлагали подождать до весны в надежде, что суровая зима сама изгонит с наших охотничьих угодий лишних людей. Однако решено все-таки начать войну. На другой день все принялись плясать. Мой отец, я и еще кое-кто из вождей постарше пытались удержать молодых воинов от решительного шага. Однако мы были не очень убедительны. Наши люди не верят ни в армию, ни в договоры, которые нарушаются, когда чернила еще не успевают просохнуть. На третий день воины очистились для битвы, но я все еще оставался, надеясь их переспорить. Однако кровь им уже ударила в голову, и они были решительно настроены драться. Когда я понял, что все мои попытки противостоять им напрасны, я сел на коня и рано утром направился сюда, желая предупредить твоего отца. Не успел я переплыть реку, как меня, окружили шесть бледнолицых мужчин и, не дав мне сказать ни слова, стащили с Красного Ветра. Сначала они по очереди волокли меня по земле, а потом, когда им это наскучило, стали меня бить. Тень помолчал, потом заговорил снова, и в голосе у него звучала обида:
– У одного не было ружья, а когда ему дали, он отшвырнул его в сторону, заявив, что искалеченный краснозадый долго не протянет. Они крепко держали меня, пока он резал мне ногу. Наверное, они бросили меня умирать или уже приняли за мертвого, потому что я потерял сознание. Когда я пришел в себя, было уже темно и рядом стоял мой верный Красный Ветер. Он опустился на колени, и я взобрался ему на спину. Мы были уже почти возле ваших ворот, когда я опять потерял сознание. Потом я помню только голос твоей матери.
– А маленькая белая девочка? Как она?
– В порядке. О ней можешь, не беспокоиться. Никто не причинит ей никакого вреда.
Он слишком много говорил и устал, поэтому мгновенно заснул в моих объятиях. Сердце у меня болело за него, и я долго лежала, не в силах представить, кто мог так поступить с человеком, которого я любила. Наверняка, эти люди живут в долине. И я, наверняка, их знаю. Никто из поселенцев не производил на меня впечатления любителя чужих страданий, и все же я вспомнила, как на прошлой неделе Джед Тейбор говорил, будто индейцы – не люди. Тогда в магазине были еще Сет Уолкер и Сол Грин, и они с ним откровенно соглашались, заявляя, что индейцы – всего-навсего дикари и им не место рядом с поселением приличных белых людей.