Безудержная страсть
Шрифт:
Пригубленное вино тут же подалось наружу, освобождая хватающий воздух рот.
Просидев в легком оцепенении около нескольких секунд, Шеннон, наконец-то, пораженно произнесла:
– Мой отец? Тебе нужен мой отец?!
– Ну, – плавно пожав широкими плечами, как ни в чем не бывало продолжил собеседник, – если он итальянец, то вполне возможно, что у него есть какие-то связи в Неаполе. Может даже знакомые судьи.
Скинув с себя остатки прошлого ошеломления, Шеннон не сдержалась и истерично рассмеялась во весь голос. Со стороны
С секунду ей хотелось вновь сказать, что у нее нет, и никогда не было отца, но тяжелый ком обиды, собравшийся благодаря жесткостью прожитых в одиночестве лет, давил на плечи, заставляя ее хоть немного излить накопившуюся горечь.
– Мой отец обычный бедный ублюдок, который ни о ком кроме себя никогда не думает. Вряд ли у него есть упомянутые тобой связи, а если бы это и было так, то он все равно ничего для меня не сделает. Он эгоист и лицемер. Полная дрянь. И я его ненавижу! – Последние слова она произнесла с наибольшим чувством.
В прозвучавшем ответе не осталось места для воображения чего-то нежного и ласкового по отношению Шеннон к своему родителю.
В том, что она лгала насчет финансового положения отца, Мануэль был абсолютно уверен. Ее глаза блестели лишь беспощадным гневом, а отнюдь не прочими качествами.
Протяжно вздохнув, Мануэль вновь принял беспечный вид и, словно вовсе не замечая витающую в воздухе ярость, спокойно сделал новый глоток, после чего совершенно без зазрения совести подкинул новую охапку дров в и без того полыхающий костер.
– Ты так говоришь, как будто лично его знаешь.
Резко поставив свой фужер на стеклянный столик, девушка яростно сжала ладони. Ей не нравилась тема их разговора. Она вообще не хотела вспоминать своего отца. Ни сейчас – ни когда-либо потом.
Сделав глубокий вздох, Шеннон кое-как придала своему голосу меньшую враждебность и открыто посмотрела на сидящего рядом Мануэля.
– Хватит и того, что я знаю, как этот подонок поступил с моей матерью.
– Обстоятельства бывают разные…
– Обстоятельства?! – Взбешенно выкрикнула она, соскочив на ноги. – Да какие к черту обстоятельства? О чем ты говоришь?! Ты не знаешь, что тогда произошло. Ты и представить себе не можешь ту боль, что испытала моя мать, нося под сердцем его же дитя! Он мог просто щелкнуть пальцами, и вся наша жизнь изменилась бы в корне. Он мог это устроить. Но он ни черта не сделал. Мы ему никогда не были нужны!
– И все же, ты не можешь этого знать наверняка. – Спокойно выдержав ее острый взгляд, в котором светила ненависть ко всем олигархам этой планеты, Мануэль лишь продолжал пить свое вино.
Отступать было слишком поздно. Но если он только пожалеет Шеннон, то всю эту попытку можно смело закопать в
Она по-прежнему безмолвно стояла перед ним. Руки уперты в бока, из глаз сыплются искры неукротимой обиды и слепой ярости, дыхание прерывистое и глубокое – воинственная поза, которая всем своим видом говорила лишь о борьбе.
Но борьба так же не входила в его планы, как и жалость.
Понимая, что слишком жесток, Мануэль продолжал расслабленно пить свое вино.
Шеннон должна найти в себе силы, чтобы справиться с этим, должна смириться, иначе проживет всю оставшуюся жизнь в одной лишь ненависти и болезненных воспоминаниях о тяжелом прошлом – а это больно. Очень больно.
– Прошлое довольно размыто – будущее же весьма неопределенно. – Философски заключил он, ставя свой почти пустой фужер рядом с его собратом.
Бешеную спесь, нашедшую на воинственную брюнетку, как ветром сдуло. Непонимающе захлопав ресницами, она все же бессильно опустила руки.
– К чему ты это?
Шелковая материя дорогой сорочки, покрывающая широкие мужские плечи, слегка колыхнулась.
– Лишь к тому, что ты не знаешь, что было в прошлом наверняка, как и не знаешь, что сейчас испытывает твой отец за совершенное несколько лет назад происшествие. Вполне возможно, он понял, что совершил ошибку.
– Ни черта!
– Вполне возможно, что он искренне сожалеет.
– А мне на это глубоко наплевать. Того, что было – не вернуть!
– Одно из самых лучших качеств человека, которое и делает нас людьми – это умение прощать.
Шеннон презренно хмыкнула, протестующе скрестив руки на груди.
– Никогда!
Ещё раз заглянув в пылающие огнем темно-карие глаза, взгляд Мануэля углубился, унося его куда-то далеко из этой комнаты.
– Мы все должны найти в себе силы, чтобы простить, как бы больно не было нашей душе. – Тихо изрек он, по-прежнему обитая в каком-то внутреннем мире. – Иначе будет только хуже.
Упрямо покачав головой, Шеннон уже было хотела вложить в свой голос как можно больше сарказма, но отстраненный вид сидящего перед ней мужчины невольно заставил ее поменять свое решение.
– Что ты можешь знать о душевной боли? – Недоверчивым голосом спросила она. – Ты ведь любил своего отца. Это стало очевидным, стоило тебе только заговорить о нем. И я уверена, у вас это чувство было взаимным. Ты не можешь знать, какого это быть отвернутым собственным родителем.
Мануэль не ответил. Не возразил. Он просто смотрел в потемневшее от ночи окно, однако его взгляд отнюдь не блуждал по непроглядным сумеркам, вместо этого он видел картины своего прошлого.
– Это чувство не всегда было взаимным. – Наконец сухо изрек он, возвращаясь в богато украшенную комнату. – До восьми лет совместного проживания под крышей этого дома мы ненавидели друг друга.