Безудержная страсть
Шрифт:
Ошеломленно моргнув, Шеннон не знала, что и сказать. Она ожидала чего угодно, но о таком повороте в жизни богатого наследника даже не подозревала. Да и как такое вообще возможно? Сегодня на яхте, когда он с ощутимой болью смотрел на улыбающуюся фотографию отца, когда в его голосе открыто сквозила тоска, она и представить не могла, что когда-то Мануэль ненавидел этого человека.
– Но… – Не зная, имеет ли она право спрашивать о подобном, Шеннон все же неуверенно спросила. – Но почему?
Его тихий голос сопроводился немного ироничной, грустной усмешкой.
– Из-за матери.
Видя, что Мануэль не спешит с пояснениями, девушка вернулась на диван, постепенно забывая о пылающем внутри пламени. Ей внезапно очень захотелось узнать о его прошлом. Хотелось выслушать, понять и даже, если это в ее силах, помочь ему.
– Твоя мать сделала что-то плохое? – Осторожно спросила она,
– О, нет. Она в жизни никому и никогда не сделала зла. Она была святой. Отец отыскал ее среди мусора и прочего лицемерия, постоянно обитающего в окружающей его многолюдной толпе. И он боготворил ее. Ублажал. Любил до безумия.
Он резко замолчал, словно дальнейшие слова давались ему с невыносимым трудом.
Желая хоть немного помочь, Шеннон легонько подтолкнула его своим следующим вопросом:
– И что же с ней случилось?
– Я убил ее. – Прогремел ошеломительный, резкий ответ.
Абсолютно не поверив услышанному, кроткая слушательница пораженно покачала головой, а Мануэль, уходя в свои далекие воспоминания, стал вновь отдаляться от нее все дальше и дальше.
– Моя мать тоже очень любила отца и старалась делать все, чтобы быть хорошей женой. И муж отвечал ей взаимностью. Изо дня в день он баловал ее, даря драгоценности и прочие дорогие подарки, но все же была одна единственная вещь, которую любящий супруг дарить ей отказывался – она безумно мечтала о ребенке. Ее не прельщали изысканные бриллианты, роскошные дома и светское общество. Все, что она хотела – это сына. Отец очень переживал за ее здоровье, ведь она была очень хрупкой женщиной, но все же уступил ее мольбам. Вскоре моя мать забеременела мной… Она рожала меня в муках и адских агониях, но все же, даже не смотря пережитую боль, ужасно любила свое дитя. – Его взгляд помрачнел, словно картины прошлого заполонили глаза. – Спустя сутки после родов она умерла. Никто не подозревал о внезапной угрозе внутреннего кровотечения. Врачи не смогли спасти ее…
Ошеломлению Шеннон не было предела. Представляя ту боль, что тяжким бременем сидела на плечах Мануэля, девушка крепко сжала его ладонь.
– Но ты в этом не виноват.
Не став переубеждать сидящее рядом невинное дитя, он лишь тихо хмыкнул себе под нос и мрачно усмехнулся.
– Отец не простил мне этого. Но больше всего его угнетало, что последние часы своей жизни его жена уделяла мне, а не ему. Даже не смотря на боль, прочно сковывавшую ее тело, она все равно всегда тянулась ко мне, спрашивала обо мне, безумно любила меня… Он не мог простить мне ее смерть. Для него я был изгоем. Ненужным напоминанием об утрате самого любимого человека в его жизни. Стоило мне только появиться рядом с портретом матери, как его глаза тут же гневно сужались, всеми фибрами души осыпая меня лишь ненавистью и проклятием. С детских лет со мной возились лишь гувернантки и лучшие учителя во всей Италии. Но не он. С тех пор как я родился, не было момента, чтобы он с восторгом посмотрел в мою сторону… Он даже не разговаривал со мной…
У Шеннон екнуло сердце, представляя перед собой маленького ни в чем неповинного мальчика, который отчаянно нуждался в любви собственного отца.
– Неужели он совсем с тобой не разговаривал? – Боясь спугнуть своим голосом его минутное откровение, тихо спросила она.
– За все восемь лет он не сказал мне ни слова. – Глухо отозвался мужчина.
Сглотнув застрявший в горле ком, Шеннон, к своему стыду, так и не смогла укротить не в меру разыгравшееся любопытство и задала новый вопрос:
– А что же было потом? Как вы помирились?
Не заметив ее внутреннего противоборства, сероглазый брюнет протяжно вздохнул, вновь окунаясь в далекие воспоминания.
– Однажды отца навестил его дальний друг Роберт, приехавший к нему из Швейцарии. С ним был его сын – мой ровесник. Мне только исполнилось восемь, но я уже прекрасно понимал, что значит ревностно смотреть на других сыновей, чьи отцы открыто гордились своими отпрысками. Мой отец же как и всегда меня не замечал. Когда Роберт уезжал обратно, он пригласил отца к себе на охоту. Отец с охотой принял это предложение, но тут взгляд друга внезапно упал на меня, и он тут же предложил взять меня с собой, чтобы его сыну было не так скучно. Нехотя мой отец все же согласился. Итак, мы поехали в Швейцарию – молчаливый отец, чей взгляд всегда становился чернее тучи, стоило ему только посмотреть в мою сторону и я, детская душа которого уже изрядно ненавидела его за это. Охота была всего лишь очередным мужским развлечением. Нас было шестеро: четверо взрослых мужчин и двое восьмилетних детей. А ещё много собак. Мы слонялись по лесу уже не один час, заглядывая
Наконец, мужчина закончил повествование, и вновь взяв со столика свой полупустой фужер, залпом осушил его до дна.
Выслушав столь душещипательную историю, Шеннон непроизвольно углубилась в себя. Она была рада, что отношения отца и сына так хорошо закончились, но все же никак не могла поставить себя на место Мануэля. Она бы не простила. Уличная жизнь сделала из нее грубую, жесткую, беспощадную женщину, которая привыкла отвечать по справедливости, следуя лишь одному простому принципу: «Как вы со мной – так и я с вами!«. Хотя, отец Мануэля все же не вышвырнул сына на произвол судьбы. Мануэль вырос в богатом доме, он не голодал, ему не приходилась воровать, ради куска хлеба.
Что не говори – их судьбы слишком разные, хоть у каждого из них они были и не самыми сахарными в детстве.
– Я рада, что вы помирились. – Вслух произнесла она, взяв в руки свой фужер. Отпив пару больших глотков, которые немедля обожгли ее горло, она сокрушенно договорила. – Но наши отцы слишком разные. Ты любил своего, а я – ненавижу, и так будет всегда.
– Но если…
Не желая и дальше продолжать их бессмысленные распри, Шеннон мгновенно приподняла ладонь вверх и угрюмо покачала головой.
– Никаких «если». Не хочу думать и говорить о нем дальше, испортив остатки этого вечера. Прошу, давай закроем тему.
Понимая, что спорить бесполезно, Мануэль вынужденно отступил и медленно кивнул головой. Ожидая того, что за его откровенность, Шеннон расплатится с ним той же монетой, он и не думал, что ее ледяную броню не возможно будет растопить даже сейчас. Но упрямство Шеннон было сравнимо разве что с его собственным. Поэтому, не желая отступать, темноволосый мужчина вновь перевел тему беседы в удобную для него позицию.
– Хорошо. Тогда давай рассмотрим план «Б».
– План «Б»? – Выгнув правую бровь, заинтригованно переспросила девушка. – И в чем же он заключается?
Смело взглянув в ее лицо, Мануэль четко выговорил:
– В том, чтобы объяснить Леонардо Пасквитти твое материальное положение и надавить на его жалость.
Едва не поперхнувшись выпитым вином, девушка громко закашлялась.
Нет, он что – издевается? Она же попросила прекратить эту тему! Однако тут же сообразив, что ее отец и синьор Пасквитти для Мануэля – это два абсолютно разных человека, все же покорно опустила голову и глубоко вздохнула.