Безумец и его сыновья
Шрифт:
Безумец на все это только ухмылялся, а Пьяница, кривляясь, безнаказанно прыгал перед ней и корчил ей самые гнусные рожи. Наконец школяры кое-как встали, построились и двинулись в сени, оставляя за собой запахи водки и собачьей шерсти. А когда они выползли на дождь, всем им стало плохо. Поддерживаемые Агриппой и Беспалым, беспрестанно падая, измазавшись глиной, спускались они с холма. Лисенковские дочки заплакали, мальчишки сопели, задыхаясь от еще более припустившей небесной воды.
Лишь к утру все прибыли в деревню, измученные размокшей дорогой. Селяне встречали их возле школы.
— Неужели променяете будущее на сивуху и ругань?
Поселенцы, ужаснувшись жалкому виду ребятишек, кричали:
— Посадить его надо! Отчего же не применишь власть?
Беспалый остался непреклонен:
— Сама жизнь его уничтожит вместе с его сивухой!
И строго наказал:
— Завтра чтобы все ребята сидели за партами!
Матери погнали беглецов домой, и вскоре отчаянно завопил в Натальином доме Музыкант. Даже Мария не могла сдержаться — беспощадно принялась пороть Степана с Отказником. А Книжник с братом Строителем, вздыхая, побрели к своей землянке — и застали ее пустой.
Валентина все чаще оставляла сыновей. В селении шептались, что окончательно повредилась она в рассудке. Несмотря на дождливую осень уходила она далеко к дорожным перекресткам — даже тогда, когда из-за распутицы ни одна машина не могла проехать мимо нее, ни один путник не мог пройти.
Повзрослевшие братья отыскивали ее, брали под руки и отводили к землянке, и сами давали ей еды, которую приносили им другие женщины. Но однажды Валентина ушла так далеко, что Владимиры не смогли ее отыскать.
Долго бродила она в полях, огибала болотца, пока не набрела на жилище Аглаи. Над крышей, поросшей мхом, вился дымок, старуха варила свои коренья. Испугавшись внезапной гостьи, девочка вцепилась в старуху. Валентина горько сказала:
— Нет сил моих больше ждать. Думала — вот-вот Бог вспомнит о нас. Но, видно, не дождаться нам Его вестника… Кого угодно уже занесло! Один богохульник распахал всю землю, другой, все бросив, не просыхает на холме… И оба надсмехаются над Ним! Неужто забыл о нас Господь?»
Старуха рассердилась:
— Молчи! Наше ли дело знать о Милости?! Жди до конца дней своих, на коленах ползай, покройся струпьями, питайся травой — но жди! Как можешь ты сомневаться в Его Благодати?.. Знай одно: явится ангел. Недолго терпеть! Бог не простит, коли в Нем усомнишься. Не гневи Его, доча… Недолго быть богохульной власти. И твоему лохматому черту достанется!.. К сыновьям своим возвращайся и не ропщи. Не гневай Господа, ибо знает Он, что творит!
И Валентина послушалась.
С тоской сиживал Книжник на Агрипповых уроках. Вечерами его братья рыскали по селению в поисках пищи, и разговоры и думы их были лишь о еде. Он же, отрешенный, бродил по улице, подстерегая Беспалого, и просил хоть каких-нибудь книг. Но тот разводил руками, не решаясь еще давать ребенку Маркса:
— Подрасти немного, тогда поймешь его науку.
И вновь тогда Книжник брался за Библию: книга, от которой отреклась Агриппа, читалась им с утра до вечера. Он грезил палестинской пустыней и с надеждой взирал на небесные горы, которые каждый день возникали перед ним и рассыпались, подобно башням Иерихона. Но когда пробуждался от грез — повсюду, насколько видели его глаза, простирались серенькие болота, холмы и камни.
Остальные ученики читали по слогам, сбиваясь и путаясь. Агриппа, стремясь привлечь их к учению, готовила им скудный обед: варила в воде капусту. Нахлебавшись пустых щей, нестройно школяры повторяли за ней: «Мы не рабы, рабы не мы». И скребли по сосновой доске кусочками угля.
Председатель, не раз навещая их и видя, как продвигается учение, твердил, потирая руки:,
— Учитесь, о животе не думая! Будет крепко заботиться о вас наша Родина!
Они и учились, но в один недобрый день в окне школы вновь показалась рыжая голова. На свою беду Агриппа ее не заметила — а рыжий кривляка тряс перед школярами мешком, зазывая за собой в заснеженные камыши.
На этот раз ярость была всеобщей.
— Сажай его! — кричали бабы Беспалому. И дергали за рукав, требуя наказать растлителя. — Что же ты за власть? — кричали. — Пойдем с нами. Там же его и повяжем, и сдадим куда надо!
Женщины поволокли с собой и своих безвольных мужей — но Председатель на этот раз остался.
— Решайте сами, что с ним делать, — отвечал. — Как поступите, так тому и бывать.
— Повяжем его, — пообещала за всех Агриппа. — И сдадим…
Валентина стояла на краю селения, засыпаемая повалившим снегом, и уставшими, воспаленными своими глазами вглядывалась вдаль, не замечая уходящую на расправу с ее бывшим мужем толпу. В ту ночь Беспалый встал рядом с нею, ветер метал шинельные полы. Сказал он несчастной женщине:
— Вот и конец твоему бездельнику! Я не трогал его лишь потому, что знал — жизнь сама все равно его накажет. Сами люди его уберут!
Молчала, безучастная. И тогда он принялся ожидать рядом с нею возвращения масс.
И дождался!
Под вечер следующего дня в снежной пелене появились возвращающиеся. Уже издалека доносились до Председателя их песни: но брели все как-то странно, спотыкаясь, падая, точно слепцы держась друг за дружку. Было слышно, как вопил Лисенок — что-то кричали в ответ женщины и дети. Наконец все добрались до холма и оказались поголовно пьяны. Окружив Валентину с Беспалым, протягивали им кружки и ковши.
— Пейте! — безбоязненно умоляли.
Мелькал в толпе рыжий вихор пришедшего с ними Владимира Пьяницы. С отцовским «сидором» за плечами, то и дело Пьяница пускался вприсядку и, подскакивая к онемевшему Председателю, корчил ему рожи, какие только способен был корчить. И успевал развязывать мешок, наливая из уже всем знакомой фляги в протянутые ладони, стаканы и даже ведерца. И бросал в толпу хлеб. А толпа бессмысленно плясала. Лишь Агриппа, отделившись от нее, страдала в стороне, не смея даже взглянуть на Беспалого. И жался к ней растерянный Книжник.