Безумие в моей крови
Шрифт:
А потом в мои покои ворвался Трой. Я хотела закричать на него, но он тут же вышел в коридор и начал ругаться на стражу и слуг. "Как вы могли не заметить, что Вивиан больна? Почему никто не позвал лекаря?" Потом друат вернулся, положил холодную руку на мой пылающий лоб и пробормотал что-то нелестное в адрес безответственных принцесс. Я попыталась спрятаться под одеялом, слишком слабая, чтобы с ним спорить. Он что-то кричал, выплевывал резкие приказы, тряс меня за плечи, но в моем облаке покоя не было места нервничающим друатам. Его образ колыхался перед глазами зыбким маревом, и мне
— Быстрее! Почему вы еле двигаете руками? Посмотрите, что с Ви происходит!
— Это она такая из-за лихорадки, — попыталась успокоить его служанка.
— Она мне улыбается! Вы что, не понимаете, что это значит, что она в бреду? Иначе она никогда бы мне не улыбнулась!
— Правда, — прошептала перепуганная служанка и накрыла мое лицо мокрой тканью.
— Да не так же, не в глаза! Отойдите! — Трой вырвал тряпку из рук служанки и наклонился ко мне. — Если лекарь тотчас же не появится, то я спущу с него шкуру!
Потом мне было холодно и мокро, и кто-то растирал мои ледяные пальцы.
— Ви, не засыпай, оставайся со мной. Ви, ты слышишь меня?
Я засмеялась. По-настоящему, громко, весело, только смех этот закончился рваным кашлем.
— Знаешь, что удивительно, Трой: мне очень хочется жить. Надо же, кто бы заподозрил такое.
— И не думай о другом. Прекрати сейчас же. Скоро мы найдем лекаря, и все будет в порядке. Ты — самая упрямая женщина на живой земле, и никакой болезни с тобой не справиться.
Он так и сидел со мной, меняя влажные повязки на моем лбу и запястьях, и рассказывая что-то забавное из жизни наших слуг.
А потом хлопнула дверь, и в моих покоях появился королевский лекарь.
Итак: я заболела. Что-то во мне сломалось, потеряло направление, и мое тело сдалось. Обычно я старалась не болеть или, по крайней мере, не признаваться в том, что заболела, так как визиты лекаря не грозили ничем хорошим. Он выворачивал все жалобы наизнанку, и, в конечном итоге, виноватой в своей болезни всегда оказывалась я.
В детстве у меня часто болели уши, и лекарь заявил, что это было последствием моего непослушания. Если бы я слушалась моего отца, то уши не пострадали бы. Якобы я запирала в себе какую-то негативную энергию, и мое тело страдало от моих же грехов. После этого заявления, при каждой жалобе на боль в ухе ирриори норовили меня наказать, пока отец, тогда еще принимавший участие во всех делах замка, не приказал им прекратить. Когда у меня болел живот, лекарь объявлял это следствием моего "нервного состояния". Мне очень хотелось протестовать и спорить, что расстройство желудка было последствием плохо прожаренного мяса, но всякий раз, когда я пыталась себя защитить, я ловила осуждающий взгляд ирриори и замолкала. Осматривал меня лекарь наедине, но диагнозы объявлял торжественно, в присутствии отца, слуг и ирриори. Это было мучительно и несправедливо, но, когда я пыталась заставить отца что-то изменить, он непреклонно отвечал: "Будешь спорить
Вот и теперь ирриори были в полном сборе и стояли в коридоре около моей спальни в компании слуг, моего отца и Троя. Они ждали, когда лекарь закончит свой осмотр и позовет их на этакий спонтанный консилиум. В этот раз мне было все равно.
Лекарь плотно прикрыл за собой дверь и, поджав губы, откинул мое одеяло. Интересно, за что он меня так не любит?
— Извольте показать мне ваш язык, Ваше Высочество.
Я послушалась. Видимо на моем языке было нечто крамольное, так как он состроил неприязненную мину и начал пощипывать мои запястья. Потом, прижав к моей груди большую деревянную трубку, он попросил:
— Соизвольте дышать.
— Хорошо, — прохрипела я.
Он отшатнулся.
— Вы хрипите! — Лекарь ткнул в меня обвиняющим пальцем.
— Да, — я попыталась откашляться. — У меня болит горло, и сел голос.
Убрав трубку в карман и вернув одеяло на место, лекарь недовольно покачал головой.
— Ну что ж, Ваше Высочество, опять вы взялись за старое! — Он распахнул дверь, впуская посетителей в мою спальню.
Я была слишком слаба, чтобы ненавидеть его. Зажмурив глаза, я натянула одеяло до носа и попыталась отвлечься от происходящего.
— Горло человека — всего лишь канал для выражения мыслей и чувств, — гнусаво начал лекарь, обращаясь к набившимся в комнату обитателям замка. Ее Высочество Вивиан Риссольди скрывает свои чувства, и она наказана болями в горле. Ей должно быть очевидно, что именно следует сделать, чтобы восстановить баланс.
— А может ей налить горячего чаю, господин лекарь? — робко спросила служанка.
— Никакого чая ей не требуется. Ей станет легче, когда она станет честна с окружающими, — категорически заявил лекарь.
Я еле сдержалась, чтобы не хмыкнуть. Надо же, впервые за эти годы я была готова признать, что в словах этого шарлатана может таиться доля правды. Во мне накопилось слишком много чувств, слишком много слов. То, что я выкрикнула с окторатума Лиивиты, было лишь малой долей всего того многословия, которое то и дело норовило вырваться наружу.
Я знала, что присутствующие смотрели на меня, надеясь на ответ, и поэтому притворилась спящей. Не дождавшись моей реакции, они разочарованно высыпали обратно в коридор.
Я позволила себе проваляться в постели еще два дня. Как всегда, лекарь был неправ: я выздоровела несмотря на его обидные умозаключения. Потом я заставила себя встать, принять ванну и задуматься о будущем. Особых причин для оптимизма у меня не было, однако я рассудила, что хуже мне стать уже не может.
К сожалению, я ошиблась. В ту ночь ко мне пришло безумие.
Я проснулась от ощущения, что кто-то трясет меня за плечо. Вокруг висела сочная ночная тишина, не прерываемая ничем, кроме моего поверхностного дыхания. На вопрос "Кто здесь?" ответа не последовало. Опасливо выбравшись из постели, я зажгла свечу и тут же закричала от ужаса и упала на колени, схватившись за лицо. Не успев разгореться, свеча скатилась со стола, погружая меня в липкую темень.