Безумие в моей крови
Шрифт:
Не боялась я и того, что случится с Алионом. На то, чтобы убедить Лиивиту приоткрыть завесу над ее тайнами, ушли месяцы. Но я одержала победу, и она позволила мне принести к ней Алиона. Ему тогда еще не было года, и он пришел в невообразимый восторг при виде фиолетового великолепия живой земли. А когда мы полетели над землей… нет слов. Лиивита никогда не доверила бы свои тайны обычному человеку, у которого еще не преломился разум, но она согласилась довериться ребенку, и, неожиданно, это сделало ее счастливой. Ведь именно дети способны на самую чистую, мгновенную и искрящуюся любовь, и живая земля захлебнулась этим чудом. Неподдельный восторг Алиона сломил Лиивиту. Тогда-то я впервые услышала ее голос.
— Он любит меня?! Твой сын любит меня? —
Одним из первых слов Алиона было «Лита». Думаю, что вы и сами догадаетесь, что он имел в виду. Каждый вечер мы с Троем и Алионом приходили на благословенный холм и играли с нитями живой земли. Лиивита стала для него самой прекрасной сказкой. Когда он подрос, наши визиты прекратились. Лиивита закрылась от него в ожидании преломления его разума. Неизбежные тайны и неразрешимые вопросы стали мучать и расстраивать моего сына, и я на своей коже прочувствовала, каково это: быть уходящей королевой, видеть нетерпение и волнение твоего ребенка, но не давать ему ничего, кроме загадочных обещаний. Хотя нет. Мы с Троем могли дать ему кое-что еще — любовь. Никакая боль не смогла бы заставить меня разомкнуть объятия.
Алион справился без особых проблем. Та удивительная близость, которая возникла у него с Лиивитой в раннем детстве, осела в памяти радостным предвосхищением. Он волновался, дергался от нетерпения, но доверял ей. Вот и вся разница. Доверие.
В день, когда Алиону исполнилось 25 лет, Лиивита тут же пустила его к себе. Вот так. После всех моих усилий эта коварная женщина наконец дождалась возможности от меня избавиться! Алион справился с переходом намного лучше меня, возможно, потому, что с ним рядом был его отец, а, возможно, и потому, что мужчины спокойнее относятся к власти, чем женщины (по словам Троя). Кстати, Трой с удовольствием выполнял свои обязанности друата и отца, и всячески надоедал ирриори своими требованиями. Они очень сдружились с Аркрием, даже слишком, и их поведение шокировало консервативных придворных. Аркрий так и остался на Лиивите, хотя и навещал Кавидию несколько раз. Сирион купил остров и оставил там Лию и Зора, а сам продолжал жить на мертвой земле, правя народом Кавидии. Я несколько раз предлагала им всем переехать на Лиивиту, но они отказались.
— Слишком безоблачная жизнь нам не по душе, — ответил Сирион, и я только покачала головой. Лиивита не такая уж и безоблачная, но я не могла рассказать ему об этом.
После коронации Алиона мы попрощались с Лиивитой. Она была в отличном расположении духа и откровенно радовалась нашему уходу. Боюсь, что она так и не простила меня за то, что я отняла у нее Троя. Или не простила Троя за то… хотя какая разница. Одно слово: женщина.
Мне ее благодушие было очень выгодно, так как я собиралась обратиться к ней с просьбой.
— Мы с Троем уйдем, но я хочу попросить тебя об одной любезности. Однажды я хочу стать друатом короля Лиивиты.
Живая земля пыхтела, вертела жгутами нитей, сверкала искрами, но, в конце концов, нехотя согласилась. А мы с Троем отправились в путь. Мы жили на самых прекрасных живых землях мира, наслаждались их красотой и свободой, навещали наших детей и отца и были счастливы.
Вот так и закончилась моя история. Вернее, моя человеческая история. История нового друата живых земель только начинается. Забавно, но превращение в истинного друата почти не изменило меня. Я чувствую себя все такой же любопытной, порывистой и очень влюбленной Вивиан. Той самой безумной Вивиан Риссольди, которая всю жизнь боролась с тем, что, в конце концов, сделало ее счастливой.
ЭПИЛОГ
200 лет спустя
Полуденное солнце танцевало проблесками золота в волнистых волосах принца. Насупившись, он ковырялся в тарелке, упорно стараясь не смотреть на меня. Бледная кожа с россыпью веснушек, зеленые глаза, прямой разворот плеч. Всего два года назад Кинсиан был совсем мальчишкой, а теперь он уже намного
Бросив салфетку на стол, он резко встал и вышел на балкон безумия. Я выдержала положенную паузу и скользнула следом, чтобы тайком подсмотреть за ним из-за тяжелой занавеси. В который раз мое сердце заныло от воспоминаний.
Он стоял на балконе, вцепившись в парапет с такой силой, как будто старался удержаться на сильном ветру. Эта поза была мне до боли знакома: Кинсиан Риссольди пытался сдержать свои эмоции, закупорить свое нетерпение. Прислонившись к оконной раме, я смотрела на него с гордостью. Он будет прекрасным королем, справедливым, заботливым. Интересно, осталась ли в нем моя кровь? Или ее слабая, человеческая природа была вытеснена могучей кровью друатов? Скользнув взглядом по его гордо задранному подбородку, я улыбнулась: мое наследие не скроешь. Независимость, упрямство, непримиримость, все это — от меня. Никакая кровь друатов не смоет это.
Кинсиан помнит Лиивиту. В нем живет тайна ее фиолетового сознания. Он знал ее в детстве, как восхитительную сказку, и, хотя уже не верит в то, что все это случилось на самом деле, чувствует в себе ее магию. Эта глубокая, безусловная любовь борется с нетерпением, упрямством и ревностью. Ревностью к друату его отца.
Я подошла к двери балкона.
— Кинсиан, уже без четверти час.
Он не пошевелился. Принц знал, что его перерыв закончился, но все равно стоял на балконе в ожидании моего зова. Это было частью нашего ритуала. Выждав паузу, я, как обычно, продолжила нашу игру.
— Я могу начать сама, а ты присоединишься к нам, когда сможешь.
Кинсиан тут же отпустил парапет и повернулся ко мне. Он ни за что не пропустит подготовку к королевскому часу. У нас с его отцом и так слишком много секретов. Я ждала принца, отодвинув занавесь. Он пренебрежительно дернул плечом, и, спрятав улыбку, я отступила на шаг, как и полагалось по этикету, и последовала за ним.
Кинсиан недолюбливает меня. Да, именно так, недолюбливает, и я считаю это большим достижением. Когда я впервые стала друатом его отца, я пообещала себе, что сделаю все возможное, чтобы наследник трона Лиивиты стал моим другом. Два долгих года бесконечных стараний — и вот: моим главным достижением стало то, что мальчик всего лишь недолюбливал меня. Всего лишь. Мне потребовалось два года, чтобы понять, что, не раскрывая всей правды, невозможно заслужить доверие. А правда откроется Кинсиану только через 5 долгих лет, а то и позже. Нас разделяла ревность, горячая, как кипящее масло, и от нее оказалось невозможно спастись. Король Лиивиты расцветал при моем появлении, он тянулся ко мне, и отчуждение таяло в его глазах. Мы оба принадлежали живой земле, и я была доказательством того, что он жив, отнюдь не безумен, и что его жертва не напрасна. Кинсиан ревностно следил за проявлениями нашей близости и пытался встрять между нами. Тогда я брала его за руку, вкладывала ее в руку короля и накрывала своей. Так мы и сидели, в притворном единстве трех ускользающих душ.
— Я — чужак, — настойчиво объясняла я Кинсиану. — Однажды ты поймешь, что такое друат. Поверь мне, твоя связь с отцом сильнее связи с друатом, однажды ты получишь доказательства этому.
После этих слов его лицо смягчалось, а рука расслаблялась под моими пальцами.
— Когда? Ты можешь сказать мне, когда я узнаю об этом?
— Когда придет твое время, ты обо всем узнаешь, Кинсиан. Поверь мне, я буду рядом с тобой и смогу тебе все объяснить.
В его взгляде снова появлялось подозрение, но он не отнял руку. Король смотрел на нас с интересом. Каждый день я просила его о том, чтобы он обратил внимание на сына. Даже если ему было нестерпимо больно скрывать от сына правду, он не должен был отводить глаза. Я заставляла его помнить об этом. Если ты не можешь использовать слова, объятия говорят сами за себя.