Безумие
Шрифт:
Я еще не знала, кто напал и так жестоко убил мою маму, но я определенно точно знала, что не позволю убить еще и сестру. Крик раздался на втором этаже, как раз в комнате Мэгги, и я отчаянно бросилась туда, молясь, что еще не слишком поздно. Нам было только двенадцать.
Лестница на второй этаж была в гостиной, в которой был небольшой камин и связка дров рядом с ним. Там же и был небольшой топор. Одна мысль о крови, убийстве повергала меня в ужас. Но Мэгги закричала протяжно, громко, и этот крик был полон такого ужаса, что я схватила этот топор уже без лишних раздумий. Я взметнулась по лестнице так быстро, как еще никогда.
Я еще в коридоре увидела
Я не знаю, что тогда на меня нашло… дети такого не испытывают. Это был ужас? Это была ненависть? Ярость? Ничего из этого не подходит для того, что я тогда испытала. Я застыла, глядя на то, как Сэм душит мою сестру, и не могла пошевелиться. Я просто смотрела на это, словно была в каком-то трансе. Сначала мне было очень жарко. Потом безумно холодно. И ни одной мысли в голове, - вот и все, что я испытала тогда.
Я не торопилась. Я бы даже сказала, я подошла сзади гораздо медленнее, чем могла бы. Я буквально дышала на поясницу Сэма, когда остановилась. Я стояла секунду и, казалось, даже сердце мое стучать перестало. А потом произошло то, что люди называют безумием. Я, наверное, сошла с ума.
Сначала поднять над головой топор было тяжело. Вонзить, а потом быстро вынуть его из чужой спины – еще труднее. Но после двух ударов я как-то быстро… наловчилась. Сэм с ревом свалился на пол, перевернулся на живот, но я не заметила и этого. Я просто остервенело махала этим чертовым топором, вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Кровь забрызгала меня всю, даже глаза, отчего я совершенно перестала видеть. В ушах стоял звон.
Под ударами было что-то мягкое, но проще от этого не становилось. Я не знаю, сколько времени прошло, может, все это длилось не больше пары секунд, но я абсолютно забылась в этот момент. Не так, как оно бывает иногда с людьми. Я забыла все: имя, язык, людей вокруг. Я даже забыла, что я человек.
Потом топор застрял и не хотел двигаться. Ручка была слишком скользкой, и я выпустила его из рук, а потом свалилась на пол сама, изнеможенная. Все тело ломило и болело, но я по-прежнему не чувствовала ничего: ни в голове, ни в душе.
Я упала на пол, прямо неподалеку от Мэгги. Это был самый ужасный момент в моей жизни.
Мэгги была истерзана Сэмом до неузнаваемости: все ее тело посинело от побоев, а лицо взбухло. Я лежала прямо напротив нее, на расстоянии вытянутой рукой, а она смотрела мне в глаза, - мое избитое до смерти отражение. Я едва дышала от усталости и совершенно не соображала.
Что-то теплое просочилось подо мной, - это была кровь Сэма, чей живот я вспорола до самых внутренностей, превратив их в обычное кровавое месиво. Едва ли он был жив, - это было мое первое убийство, а я просто валялась на полу, ни в чем не отдавая себе никакого отчета. Пока.
Мэгги была еще жива, еще, но ненадолго. Она вдыхала воздух ртом, как выскочившая на ковер рыба из аквариума. Кровь, коварно добравшаяся через меня и до нее, коснулась ее губ. Она хрипела, очень громко. Это я расслышала даже сквозь звон в ушах. Ее синие глаза были полны ужаса.
Она смотрела не на приближающуюся
У меня не было сил ни удивиться этому, ни испугаться. Я потянулась к ней рукой, и Мэгги, силы которую почти оставили, вздрогнула всем телом. После этого она выпустила свой последний вздох, и глаза ее начали стекленеть. Я уснула или потеряла сознание, не знаю.
Когда пришла в себя, за окнами солнце уже садилось. Вокруг все смердело чем-то тлетворным. Скорее всего, тут поработало мое детское восприятие. Все тело ныло, мало того, что кожа липла абсолютно везде, а одежда задеревенела. Я кое-как встала на ноги, которые отчего-то сильно дрожали, и взглянула на то, что творилось вокруг. О-о, нет, я прекрасно все помнила, я ничего не забыла, нет. Я смотрела на мертвое тело сестры, на растерзанный мною труп проклятого Сэма, на кровь, которая, наверное, уже даже успела просочиться сквозь пол, и… Я ничего не почувствовала, ни страха, ни сожаления. Мне все еще было холодно.
Я не пошла домой. Думала, отец совсем свихнется, если узнает, во что превратились остатки его семьи. Я помылась. Нет, я очень долго мылась, пока вода, стекающая с меня, не перестала быть бордовой. Я помню, как пялилась себе под ноги, даже не замечая, что стою под абсолютно ледяным напором воды. Потом я переоделась, вытащив какую-то одежду из шкафа Мэгги. В ее комнате уже роились мухи, учуявшие мясо и кровь. Я сделала вид, что кроме меня в этой комнате никого больше нет.
Я забрала ее сумку. Положила туда еды, в основном, набрала конфет, которые она обычно прятала у себя под подушкой. И ушла. Никому не позвонила, ничего не сказала соседям, не оставила для полиции даже записки. Я просто ушла прочь, я даже не знала, куда.
Стоит ли тебе говорить, что я успела натворить за следующие два года? Дети могут быть страшными убийцами, если им это по-настоящему интересно, если их мозги не так повернуты или если мамочка с папочкой с колыбели не рассказали им, что хорошо, а что не очень. Я не подошла ни под одну из этих причин. Я быстро нашла дурную компанию. Серьезную дурную компанию, которая быстро нашла, как меня использовать. Думаешь, мне было весело убивать? Или, может, неприятно?
Нет. Мне было на удивление все равно. Я просто научилась выживать. А если для этого нужно было убить – без проблем. В детях редко подозревают убийц. Еще меньше в адекватных детях – холодных и расчетливых убийц. Позже уже я поняла, что я была рождена с этим. Утверждать не буду, быть таким человеку от рождения совершенно ненормально.
Через два года меня знал чуть ли не каждый коп в штате. Такая сенсация, малолетний серийный убийца. Мне даже прозвище дали – Кровавая Джинни.
Охотница вдруг усмехнулась и залпом опрокинула в себя пол бутылки рома. Вытерев рот рукой, она продолжила:
– Уже и не помню, как попалась. Может, подставили свои же, может, еще что. Не знаю, не помню, - равнодушно пожала девушка плечами. – Мне было суждено присесть на электрический стул, и всех психиатров, тогда круживших надо мной, удивляло еще больше то, что и смерть меня не особо заставляла что-либо переживать. Ни своя, ни чужая, смерть совсем меня не волновала. На стул так и не посадили – явился «добрый» дядя, - как-то ядовито фыркнула Джинджер, - по имени Томас Хилл, который выкупил меня у властей за кругленькую сумму, и, вместо того, чтобы посадить на стул и казнить, посадил в другой стул, после чего отправил на пожизненное рабство в свою Корпорацию.