Безумие
Шрифт:
— Ну, вот и успокойся.
— Так то сегодня звонок был, а вы вчера пропали!
— Но ведь нашлись же.
Да, забыл сказать. Руслан с Пехотой находились в палатке Петровича. Это они, понятно, кипеж подняли. И молодцы. Сейчас стояли разинув рты.
— Так, Петрович, спасибо тебе за все, за заботу, за волнения… извини… теперь все. Мы переезжаем. Нам транспорт нужен на полчаса.
— Это кудай-то?
— Какая разница, ты же за нас больше не отвечаешь. А, да, извини, ты за транспорт отвечаешь. Ничего особенного. До виллы лейтенанта Кравцова, на переднем краю.
Попрощались с Петровичем тепло. Хороший мужик.
Руслан с Пехотой даже ни о чем не спросили. По-моему, они смотрели на все произошедшее мистически.
А я был счастлив. Все! Теперь — свобода! Прохождение директивы — это как засор в канализации: сначала сделать ничего не можешь, но если прошло, то прошло. Бурным потоком. Теперь о нас — специфической группе журналистов — знают все. Все штабы, подразделения, блокпосты. И всем велено оказывать максимальное содействие. А мы, разумеется, будем этим широко пользоваться.
Через час мы были у Кравцова.
Опять начались будни. Через некоторое время нас перебросили под Аргун. Блокировали. Вскоре выяснилось, что блокировали зря. Боевики нас не дождались — ушли в Шали.
Вошли в Аргун. Тихо-мирно. Вообще мне эта тактика нравилась. Трошев энергично работал с местным населением. А оно на равнине было не таким, как в горах. Помягче. Как-то договаривались с боевиками, чтобы они сами уходили. Только я не очень понимаю как. Может, мирные делали вид, что договариваются, а те сами не хотели оставаться в мышеловке и уходили в горы?
Но, как бы там ни было, крови не было. Почти. Это в «ту» войну фигачили все подряд. В результате — потери, разрушения, ряды боевиков растут. Вместо одного убитого появлялись два новых, которые и не собирались становиться боевиками. Но — разрушенный дом, погибшая семья. Это все знают. Короче, большинство селений вокруг Грозного взяли без боя.
Это не значит, что легко было. Нет. И стреляли, и подрывали, и вообще не следует думать, что с цветами встречали. Кто-то рад был, кто-то… хрен их разберешь. Стрелял же кто-то по ночам. И фугасы подкладывал.
Но работы опять не было. Рваный ритм какой-то. Уже хотел подговорить Кравцова на какую-нибудь аферу. «А что, — думал я, — он парень молодой, веселый. Главное, чтобы Палыч не узнал». Но как-то ничего не придумал. Не устраивать же лихой рейд на БТРе в центр Грозного с целью захвата государственного знамени Ичкерии? Нет, в принципе классно получилось бы, Саныч бы вообще умер. Смело. Но глупо.
Потом пошли на Шали. Грозный уже почти к северу от нас был. Во забрались! Тут — та же история. Блокировать некого, все ушли. Заходим в город. Ребята Кравцова — впереди, пешком. Идут осторожно, поводя стволами из стороны в сторону (вот это — как в кино). Чуть сзади едут БТРы, мы с камерой посередине. Улицы пусты — народ по домам сидит.
Вдруг слышу крики впереди:
— Стоять! Стоять! Сюда. Руки за голову!
Подбегаем. Муха снимает. Перед нами метрах в ста — две фигуры. Робко приближаются. Боевики, что ли? Не успели выйти? Вид тот еще. Бомжи. Какие-то старые бушлаты, грязные штаны, нелепые шапки. Лица не разглядеть. Во-первых, далеко, во-вторых, грязные. Оружия нет. Скинули? Может, под бушлатами гранаты? Шахиды? Не хотелось бы. Хотя таких случаев пока не было.
Приближаются. Лица напуганные, заискивающие и… радостные? Нет. Показалось. Просто оскал напуганного человека.
Подошли. На чеченов не похожи. Хотя кто знает? Под Аргуном даже англичанина поймали. Увлекся исламом и сбрендил. Поехал с неверными воевать.
Дальше — обычная процедура: подсечка, ногой по печени (не сильно), руки за голову, энергичный обыск. Рывком за шиворот ставят обратно на ноги.
Допрос ведет Палыч.
— Кто такие?
Молчат. Стучат зубами. Смотрю — цивильные лица, хоть и грязные. Муха снимает.
— Погоди, — говорю, — Палыч, не бей — камера работает.
Машу Диме — подойди поближе, Руслану:
— «Колотушку», быстро, погоди, Палыч, погоди.
При слове «колотушка» парни совсем скисли. Руслан быстро достает из кофра микрофон, разматывает кабель, втыкает в камеру, отдает мне.
— Ребят, успокойтесь. Все нормально. Вы кто?
Мнутся. Тот, что постарше, заикаясь:
— Мы эти, пленные… заложники.
— Так пленные или заложники? Вы военные?
Отрицательно мотает головой.
— Вас похитили?
— Да.
Палыч толкнул меня в бок.
— Погоди, Крестовников, — повернулся к своим, — воины, пожрать, выпить, быстро.
Палыч был прав. Сначала накормить, успокоить. Тем более мы уже в центре. Здесь наша дислокация. Можно располагаться.
Воины быстро соорудили стол из ящиков. Пробежались по задним рядам. Собрали еду. А еды уже много было — огурчики, помидорчики, колбаска, водка, ого, «Исток», это здесь деликатес — по городу-то давно идем. Нет-нет, никакого грабежа — исключительно «добровольная помощь войскам-освободителям». Предварительная, так сказать, зачистка.
Короче, накормили, напоили. Ну, напоили несильно. Исключительно для укрепления духа. Ели они с жадностью. Себя мы тоже не забыли.
Включаем камеру.
— Ребят, вы откуда?
Старший, судорожно проглатывая недожеванный кусок колбасы:
— Я из Израиля.
— Чего? — Я что угодно готов был услышать, только не это.
— Из Израиля, — он испуганно посмотрел на нас, — но я советский… в 90-м году уехал.
— А как же ты здесь-то оказался?