Безумие
Шрифт:
— Пойдем транспорт подгоним.
Возвращаемся в расположение, срезаем унитазы.
— Палыч, дай БТР.
— Бери.
Как легко у нас все стало! Он даже не спросил зачем.
Подъезжаем к поезду. Жаль, не я за рулем, нельзя. А то вообще отпад был бы! Но и так ничего — эффектно получилось. Пижон я все-таки. Иногда.
Представьте себе картину. У тусовки как раз миновал первый приступ жажды труда. Большинство вышло покурить. К поезду подъезжает БТР. Уже страшно — из них многие-то первый раз на войне. За рулем — десантник. На броне — два мужика. На военных не похожи. Но и на штатских тоже. Штык-ножи. У одного — интересное сочетание армейского камуфлированного бушлата и длинных волос (в Ханкале Муха расслабился). В общем — бандформирование. Причем не чеченское, а… во! Махновское!
В БТР грузятся ящики — имущество канала «Один+», на броню садятся тарелочники под конвоем двух махновцев. Что подумали зрители? Имущество похищено, сотрудники в заложниках?
Въезжаем в расположение. Выгружаемся.
— Палыч, у нас пополнение. У тебя еще две палатки найдутся? Одна для живой силы, другая для телебронетехники?
Я, конечно, обнаглел. Думал, сейчас Палыч ворчать начнет, аргумент приготовил — сами, мол, говорили, что с нами веселее.
Палыч равнодушно забычковал «Донтабак», сплюнул желтой слюной.
— У меня нет. Щас бойцов к соседям зашлю.
Знаете, чем война отличается от учений? Или, скажем, от гарнизона? Тем, что тут страшно, а там нет? Отчасти да. Но ведь на войне НЕ ВСЕГДА страшно, а на учениях ЧАСТО страшно. А в гарнизоне — СТРАШНО СКУЧНО.
На мой взгляд (дилетантский, конечно), у войны есть маленькое преимущество. На войне больше свободы. Потому что меньше проверок. Проверять некогда — война. И некому — проверяющие любят тыл. И война сама учит — ответственности, дисциплине (настоящей, а не показной), бдительности.
На войне младшие часто обращаются к старшим на «ты». И это никому не мешает воевать.
На войне старшие закрывают глаза на мелкие шалости младших. И это тоже никому не мешает воевать.
На войне солдат может ходить в кроссовках и свитере. Потому что в кроссовках удобнее, а в свитере теплее.
На войне ни от кого не требуют начищенных пуговиц. Потому что это не имеет к войне никакого отношения.
И так далее.
Впрочем, меня могут опровергнуть и привести примеры. Но это будут примеры идиотизма. Которого на войне тоже много. Но гораздо меньше, чем на учениях и, тем более, в гарнизонах.
Это я все к тому говорю, чтобы начать рассказывать, как мы провели первый вечер в Ханкале. А провели мы его классно.
Был накрыт стол. Его сконструировали из различных пустых ящиков военного назначения. Из них же сделали скамьи.
Стол ломился от закусок. Закуски были следующего происхождения:
казенные — тушенка, сгущенка, наиболее вкусные элементы сухпайков;
коммерческие (в Ханкале уже работала палатка военторга) — колбаса «Краковская», плавленые сырки, карамельки, печенье «Лютики», тонизирующий напиток «Байкал»;
частные (запасы тарелочников, привезенные из Москвы) — сырокопченая колбаса, консервы, шоколад;
благотворительные (пожертвования жителей Шали и других населенных пунктов, через которые проходило войско Кравцова и Палыча) — консервированные огурцы, помидоры, опять же тушенка, колбаса различная.
Водка «Исток» — количество большое.
Откуда водка? Схему работы бутлегеров на войне раскрывать не буду в интересах журналистов будущих поколений. Если в зоне боевых действий вам нужна водка — она сама вас найдет. Исключение составляют лишь территории, на которых действуют законы Шариата. Да и то — ерунда это все.
Наши тарелочники были потрясены. Еще никогда их командировки не начинались так сказочно. А они люди бывалые, поверьте.
Выпили за встречу, потом — за победу, потом — молча, стоя и не чокаясь. Потом просто выпивали.
Приходили гости из дружественных подразделений.
Потом мы ходили в гости к дружественным подразделениям.
И заметьте — никаких безобразий. Криков, стрельбы в воздух. Тем более не в воздух.
Ну, легкие безобразия, конечно, были. Например, Пехота пошел в сортир. А сортиры в Ханкале построили очень быстро, потому что технологично. А технология была такая. Экскаватор вырывал яму. На яму клались четыре крепкие доски — две вдоль, две поперек. А на доски ставился скворечник. Но скворечник квадратный, а яма-то круглая. И немного шире. Таким образом, с каждой стороны оставался зазор.
Ну, в ту войну примитивно шутили. Идет человек в сортир. Дожидаются, пока штаны спустит, сядет (секунд десять), и в зазор — камень побольше. Клиенту — брызги снизу, шутникам — радость.
Но прогресс не стоит на месте. Технологии развиваются.
Пошел, значит, Пехота в сортир. А Палыч (пожилой человек!) взял шашку дымовую, да не просто дымовую, а страшную, с красным таким дымом, подождал десять секунд — и в зазор. А она ведь не сразу раскочегаривается — сначала слабый дымок пошел, а потом — раз! — весь сортир объят красным дымом, как пламенем, очень красиво. А из него Пехота выскакивает со спущенными штанами. А Муха, циник, снимает.
Всем очень понравилось.
А кроме безобразий был еще костер. Песни под гитару. Какое войско без гитары? Сначала бойцы пели — очень содержательные песни про дембель, про родную.
А потом Муха, рокер, взялся за дело.
Всем очень понравилось.
Потом мне стало казаться, что мы не под Грозным, а под Троей и палатки наши — не палатки, а шатры, а на столе — не «Краковская», а куски зажаренного на вертеле быка, а Палыч — не Палыч, а Агамемнон.
А потом я уснул. В общем, все получилось.
Наутро начали работать. Никакой опохмелки, заметьте. Война. Мы уединились в шатре. Стали отсматривать материалы. Это заняло довольно много времени. Не отсмотрели и трети — зазвонил «спутник». Опять же заметьте — не забыли включить. Звонила Таня Собакина.
— Кирилл, привет.
— Привет.
— Как вы там устроились?
— Лучше не бывает. Нет, я серьезно. (Она могла подумать, что я ерничаю, как всегда.) Классно устроились.
— Я рада. У тебя включение сегодня.