Безумие
Шрифт:
Это — солдатская палатка.
А вот — офицерская. Все то же самое, в точности. Даже галдеж. Только не о дембеле, а о гарнизоне — мирная жизнь, жена-дети, светские сплетни, спокойная служба. Еще одно отличие — подмигивание: не желаете ли водочки (спиртику), а вот колбаска, лучок. Но спокойно так, без фанатизма.
И в той, и в другой палатке говорят о бабках. На этой войне солдат получает 950 рублей в день. Офицеры больше. На выходе получается приличная сумма. Любимая тема — кто на что потратит. Но мне почему-то кажется, что в результате потратят совсем не на то, о чем мечтали. Особенно солдаты.
О бабах тоже говорят, но это всем известно.
Особая тема — бани. Вот не вытравили из души русского человека эту святыню ни монголы, ни войны, ни голод, ни коммунисты. Причем баня — это не «Сандуны», — тут дело не в пиве и раках. Этого тут нет. А бани есть. И не сказал бы, что дело в паре. Какой уж такой пар во временно сколоченной хибаре? Так себе, хотя есть, конечно, и пар. Но дело тут все-таки в другом. Солдаты и офицеры хотят быть чистыми. Даже на войне. Хотя и женщин нет (почти нет), и оправдание быть грязным очевидно — война! — а вот хотят мыться. Я видел страдальческие лица людей, по какой-то причине лишенных этой возможности (перебрасывают с места на место, не успевают построить).
Поэтому войска, от взвода и выше, всегда, при любых обстоятельствах стремятся первым делом сколотить баню. Даже раньше, чем окопы и блиндажи. И гостей (нас, например) первым делом приглашают. Если ты приехал в часть, а тебе не предложили баню — значит, ты гад, враг, продажная тварь или… мент.
Вот у нас всегда так — парадоксы: в сортир не войти, а без бани никак.
Еще один аспект лагерной (военной) жизни — перемещение по нему ночью. Во-первых, тьма — глаз выколи. Поэтому если ты без фонарика, ты… ну, не знаю. Во-вторых, в разных точках (логику их размещения я выяснить так и не смог, хотя много лет пытался) стоят часовые. Что характерно, не спят. Ты его не видишь, а он тебя видит. И существует пароль. Он сообщается перед наступлением темноты. Например, пароль «девять». Это значит, ты тащишься меж палаток (хорошо, если с фонарем), а тебя окликают из темноты: «Стой! Четыре». Ты должен ответить «пять». Или «Стой! Один» — ты говоришь «восемь». И так далее. Тут надо уметь быстро считать. Ошибешься — второго вопроса не будет, получишь пулю. Говорят, некоторые призывники не справлялись. Печально.
А у нас вообще был случай, в ту войну еще, в Ханкале, кстати. Выпивали мы в одной палатке с танкистами, а потом надо было недалеко пройти, до своей. И я точно знал, что по дороге часовой будет стоять. Пароль в ту ночь был «семь». А оператор мой, Игорь Михайлов, надрался до изумления. В общем, я его вел. А по дороге говорю: «Игорек, я тебя умоляю, пароль спросят — ты молчи, я сам отвечу». — «Угу». — «Договорились?». «Угу». Идем. Окликают: «Стой! Три». Я только открыл рот, а Игорек: «Сто восемьдесят!» Да еще издевательски так. Я чуть не умер. Но часовой тоже обалдел. Не стрельнул. Потом долго ржал нам вслед. Я Игорю с утра рассказал, он говорит: «Да ты че?»
И еще. Полевая столовая. Огромный брезентовый модуль. Внутри несколько буржуек. Свет. Длинные столы. Поварихи… Меню — каша неустановленного происхождения, иногда жареная картошка, не подцепляющаяся на вилку (нет, не крошится, растекается), и, главное — сало и лук. Много. И черный хлеб. Сало — очень хорошее, с розовыми прожилками. Пойти пообедать (поужинать) на солдатском жаргоне называется «поесть парашки». Это — процесс. Вы сейчас думаете — какая гадость! Ни фига. Через много лет вспоминается и… хочется.
И последнее. Вот чего нет ни у солдат, ни у офицеров, ни даже у генералов, так это связи с внешним миром, с семьей. Американцы бы вообще воевать не стали. А наши — воюют. А связи нет не потому, что не положено. Ее просто нет. Ну нет.
Мы с нашим «спутником» были топ-звездами. Причем в этот раз у нас был не «Инмарсат» с антенной, похожей на локатор ПВО, а «Иридиум», тот же мобильник, только побольше. Очень удобно. Каждый вечер у нашей палатки выстраивалась длиннющая очередь. А как откажешь? Люди на войне. Мне потом Собакина высказала: «спутник» — это два доллара минута. Наш трафик оказался дороже самой командировки. А я ей ответил: все претензии — к Министерству обороны. Хорошо, что «Иридиум» был, по «Инмарсату» вообще — три доллара.
Вот. Это я все сразу рассказал, чтобы потом не возвращаться.
Кайфовали мы в лагере недолго. Стало известно, что вот-вот будем выдвигаться на Гудермес. Никто секрета из этого не делал. Лагерь ожил. Началась подготовка.
Я тоже готовился. Хотя чего нам готовить? Только одно. Пошептался кое с кем, и мне принесли четыре предмета. Четыре квадратных куска поролона с резинкой поперек.
— Вот, ребята, — говорю своим, — это главное.
Они смотрели с удивлением. Даже с некоторым пренебрежением. Что может быть такого в этой фигне?
— А че это? — спросил Дима Мухин.
— Это — главный амуниц современного бойца.
Ну люблю я иногда подколоть молодых.
— Да ладно. Броник, что ли? Не похож.
— Во-во, — говорю, — в некотором смысле — именно броник.
— Да ладно, — Пехота пощупал пальцами поролоновую фигню.
— Ребят, поднимите руки, кто на броне ездил. Так. Никто. Что самое главное в этом деле?
— Не е…нуться? — предположил Дима Мухин.
— Коне-е-ечно, особенно тебе, с камерой, совсем некстати. Но не только это. А… собственно, нам нужно только три таких штуки, — я небрежно отбросил в сторону один поролон.
— Почему три, — хозяйственный Пехота подобрал предмет, — нас же четверо?
— А Мартанову не нужно.
— Почему? — Руслан энергично вскинул руки.
— А тебе же легче будет. Не раз в два дня минимум, а раз в две недели максимум.
— А! — обрадовался Мухин. — Я понял, — это для жопы!
— В целом верно. Но не совсем для жопы. Это — чтобы простата под колеса не упала. Холодно в это время года на броне сидеть. А так — удобно. Ходишь — эта штука на спине, хочешь на броню — спустил пониже. Со стороны выглядит, конечно, несколько мудаковато, но здесь все так делают — вот увидите.
Раннее утро. Выступаем. Холодно. Промозгло. Туман. Знаете, что такое чеченская равнина, особенно поздней осенью, — тоска.
Ну и мандраж, конечно. Хотя в этот раз спокойней. Такая сила вокруг! И пойдем не жидкой длинной цепочкой, когда если что — хрен отобьешься. Попрем строем. Местность, как стол.