Безумная парочка
Шрифт:
– Нет, понимаешь!
– Джинна, держи себя в руках, – предупредил её Иэн.
– Почему я должна это делать?
– Потому что я, твой отец, прошу тебя об этом.
– Тебе следует попросить об этом не меня, а Алексис.
– Почему? Что я сделала?
– Ничего, – ответил мне Иэн.
Сара и Харри тактично хранили молчание, хотя и по разным причинам. Сара действительно смутилась. Харри ликовал и молился о том, чтобы Джинна произнесла более явные обвинения. Я хотела того же самого.
– Нет, сделала, – возразила отцу Джинна. – Алексис кое-что сделала, хотя по каким-то
– И что же, по-твоему, я совершила? – вкрадчиво спросила я.
На мгновение в комнате повисла тишина. Потом Джинна сказала:
– Вступила в связь с Томом МакКиллапом.
Лицо Сары стало изумленным, Харри постарался скрыть свое удовлетворение, Иэн испытал чувство унижения, я откровенно обрадовалась. Джинна угодила в мою ловушку.
– Это отвратительная ложь! – сказала я моей падчерице. – Как ты посмела предъявить мне такое мерзкое обвинение? Что дает тебе на это право?
– Я видела вас двоих своими собственными глазами. Прямо здесь. На прошлой неделе. Вспомнила? Обнаженными на полу гостиной. Твоя память не может быть настолько плохой, Алексис.
Я беспомощно повернулась к Иэну.
– Почему ты молчишь? Останови её. Это возмутительно. Я всегда знала, что она не выносит меня, но это зашло уже слишком далеко. Меня никогда в жизни так не оскорбляли.
Иэн казался измученным происходившей в нем внутренней борьбой. В обычной ситуации он никогда бы не потерпел такой выходки от Джинны, но я подозревала, что она пробудила в нем скрытую неприязнь ко мне, и он был бессилен остановить дочь. Возможно, он даже радовался тому, что она разоблачила меня. Словно почувствовав это, Джинна продолжила:
– К тому же именно Алексис первой упомянула имя Тома. Зачем ей было это делать после того, как я сказала, что, возможно, стану вегетарианкой? При чем тут Том? Ни при чем. Она вспомнила о нем, чтобы опозорить тебя, папа. Я здесь не единственный человек с дурными манерами.
Пытаясь оправдаться, Джинна повернулась к Саре и Харри.
– Я понимаю, как неловко вы себя чувствуете, и прошу прощения. Не потому что якобы солгала насчет моей мачехи – это не так, – но потому что смутила вас. Извините.
Когда мы без большого энтузиазма и аппетита резали ростбиф и ели йоркширский пудинг, я чувствовала, что воспитанная Сара тайком поглядывает на меня с любопытством. Раскрасневшийся Иэн пил налитый им в графин превосходный кларет 1970 года в большем количестве, чем обычно. На его лице явственно выступали следы опьянения, злости, негодования, унижения и стыда.
На мгновение мне стало его жаль, но потом я вспомнила страдания, которые он причинял мне на протяжении многих лет, и испытала ещё большую жалость к самой себе. Когда тарелки с ростбифом исчезли со стола, и миссис Кук принесла дрожащий бисквит, пропитанный вином, я поняла, что мне страшно. Конечно, мне должно быть страшно, успокоила я себя, это естественно, принимая во внимание, что я должна сейчас сделать.
Через несколько минут Иэн принесет нам в гостиную традиционный поднос с кофе, и мне предстоит проследить за тем, чтобы Сара выпила мою чашку «Хэга» с цианистым калием.
Однажды в гостинице «Адамс» Харри высказал отличную идею относительно того, как это лучше сделать.
"Вместо того, чтобы переставлять чашки, поменяйся местами с Сарой. Пусть она по ошибке займет кресло, предназначенное для тебя. Тогда на чашке останутся только отпечатки пальцев Иэна, но не твои."
"Превосходно. Остается только одна мелкая проблема. Как мне поменяться местами с Сарой?"
Харри усмехнулся так, как я усмехнулась много лет тому назад в Париже, когда он готовился убить Полетт. Тогда он спросил меня, как ему проникнуть в квартиру Николсонов, если Полетт заберет желтые розы у двери, даст ему на чай и скажет "До свидания".
Я ответила так:
"Придумай что-нибудь сам, мой дорогой братец."
То же самое сказал мне Харри в «Адамсе». Все ещё размышляя об этом, я отвела миссис Кук в сторону и напомнила ей, что она может уйти, когда мы закончим десерт.
– Спасибо, мадам, – сказала она.
– И, пожалуйста, не забудьте нагреть воду для кофе.
– Хорошо, мадам.
Я восхищалась собственной выдержкой. Мои ноги снова стали сильными, ладони – сухими, индейская воля – непоколебимой.
Я изо всех сил старалась не думать о Томе МакКиллапе.
45
Иэн тоже старался не думать о Томе МакКиллапе.
Точнее, он старался вообще ни о чем не думать. Испытание, пережитое им во время обеда, было более тяжким, чем все выпавшие на его долю деловые схватки. Гораздо более тяжким, потому что здесь отсутствовала логическая нить, которой можно было следовать. Иэн привык жить согласно набору неизменных правил, и когда его собственная дочь, которую тщательно воспитывали, нарушила эти правила, не боясь последствий, он тотчас полностью растерялся.
Он знал, что сам оказался не на высоте, и это мучило его больше, чем что-либо другое. Он не сумел справиться с Джинной, не отправил дочь в её комнату. Ему следовало это сделать. Почему он так сплоховал?
Его мысли прервала миссис Кук, вошедшая в кухню, где он отмерял нужное количество кофе. Она пришла попрощаться в верхней одежде, и он едва узнал её.
– Спасибо за прекрасный обед, миссис Кук. Он всем понравился.
– Вы съели так мало, – сказала домработница, ожидая объяснения.
Что из слов Джинны она услышала? Что знала о поведении Алексис? Стыдно, когда личные проблемы хозяев дома вываливаются на прислугу.
– Вы все приготовили превосходно, миссис Кук. От вас нельзя требовать большего.
– Да, сэр. Всего хорошего, сэр.
– Всего хорошего.
Он вернулся к приготовлению кофе и своим тягостным мыслям.
Обычно он получал удовольствие от этого маленького ритуала, от нескольких безмятежных мгновений одиночества после вкусного и приятного обеда. Но сейчас он спешил вернуться назад, боясь очередного выпада Джинны. Его нервы были натянутыми, движения – неловкими. Он в спешке плеснул немного кипятка на запястье, поморщился, выругался и продолжил наполнять кофеварку, пока не вылил в неё почти всю воду из чайника.