Безумная
Шрифт:
— У меня нет уроков, — говорит Мирон, отрываясь от её красного рта.
— У меня тоже.
— Ко мне, безумная?
— К тебе.
========== Часть II. ==========
Постельная, развратная, умелая.
Раздетая, ученица, семнадцатилетняя, с тройкой по химии.
Её худые колени сжимают его бёдра, и внутри неё тесно и горячо; а он, когда она ввела его член себе в горло до упора, как гастроскоп, думал, что у неё вагина шире, чем у самой блудной «трассовой» шлюхи. Он бы хотел назвать её проституткой, если бы она позволила.
Просоленная потом кожа, полуживые подстраивающиеся под движения татуировки на шее, холодные октябрьские пальцы.
Тонкая, выпирающий хребет позвоночника, высокая грудь с вздёрнутыми к верху сосками.
Она упирается маленькими стопами в белые смятые простыни, и её маленькая аккуратная грудь оказывается на уровне его губ. Он терзает языком её соски, а она сжимает до исступления влагалищные стенки. Тише, моя безумная, тише. Он болезненно, до безобразно-алого цвета, выкручивает пальцами её соски, когда она слишком сильно сдавливает член.
Невесомая, порочная, непростая.
Крикливая, пустяки, еле заметные косточки на каркасных плечах обрисовываются его пальцами.
Плоский живот напрягается и проваливается, и рёбра неестественно красиво выпирают; ему нравится, он проводит ладонями по торчащим арматурами рёбрам. Он готов кончить. Сейчас. В неё. Чтобы потом через девять месяцев у него появилась ещё одна голубоглазая дочь. Она чувствует, как он яростно вдалбливается в неё, не отнимая рук от её талии; она успевает соскочить с «родеорного» быка очень вовремя.
***
Она курит в космос его потолка.
— Я не знаю, что хуже, курящие женщины или трахающиеся как блядины, — выхрипывает ей промеж лопаток. И теперь вся линия её позвоночника состоит сплошь из его букв.
Влада загадочно улыбается, припоминая своего гуру секса, который в данный момент, наверное, имеет его дочь во всё, что не закручено болтами.
***
— Не знала, что сейчас модно развращать чужих отцов, — Катерина ловит одноклассницу в коридоре своей квартиры; та в рубашке Мирона и с фруктовой жвачкой во рту, — и ебаться с мужиками за тридцать.
— Надеюсь, ты не медитировала на наш секс, — Влада острее Петькиной любовницы. У неё всё острее и на грани: язык, скулы и, наверное, секс.
— Я никому не скажу, если ты кое-что сделаешь для меня.
«Златовласая торговка».
— Ты разве хочешь, чтобы о твоём отце ходили слухи?
— Деточка, — режет уши, скрипя наждачным голосом, — оглянись. Двухэтажная квартира с мансардой в центре города тебе ни о чём не говорит? Скорее о тебе пойдут слухи, что ты кувыркаешься с богатыми мужчинами за денежку.
— Может, это квартира вашего деда, откуда им знать, — Владислава смотрит под ноги; паркет из чёрного ореха подогревает босые пятки. Мило, но не более. Ширинка учителя химии ей куда интереснее, чем
— Ну-ну, — Катерина складывает руки на груди.
— Ладно, что ты хочешь? — Александрова вспоминает о своём брате, от которого может получить по шее за такие ни-разу-не-учитель-ученица похождения.
— Хочу помириться с твоим другом.
— Вы же только-только ходили счастливыми пингвинами по школьному двору.
— Он не захотел лишать меня девственности…
«Как это не похоже на Петьку».
— … и я, разозлившись, сказала, что он не хочет превращать меня в женщину, потому что у него неподходящий размер.
— Дура ты, Катька.
— Знаю.
И вот они болтают как-то до охуения по-дружески.
***
— Он всегда спит после этого дела… — Катерина нарезает аккуратными кольцами вздутый перец. — Только ты не думай, что одна у него будешь.
Что она тут делает?
Нужно сваливать. Нужно позвонить Петьке. Нужно посадить новую яблоню под номером восемь. Нужно подумать.
— И не подумаю, — Влада смолит ментоловой отравой в кухонное окно. За окном деревья присыпаны порошковой охрой, а редкое солнце выедено молью, как кашемировый свитер.
— А ещё он не любит курящих девушек.
— Он говорил. Но я хотя бы про размеры мужских достоинств молчу, — сигарета тушится в кружке с чаем, в котором так мало солнца.
— Девочки… — в кухне появляется заспанный Мирон в чёрных тренировочных штанах, — стряпаете ужин? — он хватает со стола лист китайской капусты и целует в висок дочь. — Солнышко, я подтягиваю Александрову по химии…
Владислава закатывает глаза и тихо так, почти неслышно: — Надеюсь, это тянет на пятёрку, — а потом обращается к Катерине, перемешивающей деревянной лопаткой на сковороде говяжий фарш. — Завтра у него тренировка в пять тридцать, будь готова.
***
Облака плывут по небу полупрозрачными скатами.
Владислава ждёт Петьку у дверей класса. Они договорились, вроде как.
Корсет рёбер сжимает внутренности, Влада нервничает. Вспороть бы себе горло «Винстоном» или медицинским скальпелем; она не видит его уже четвёртый день к ряду. И если он сейчас объявится, прижмёт её к стенке своим — «Я совсем тебя забросил, Владик. Давай у меня в семь, приходить строго со своим спиртным», — она притащила бы столько алкоголя, что они никогда бы больше не вспоминали о Катерине.
Влада заходит в пустой класс вместе с круглыми отличниками.
Он не пришёл, и она тоже.
Сердце выворачивается наизнанку, когда Влада замечает корзинку с киндерами на своей парте. Так умеет только Петька. Наконец-то.
«Не забывай, что ты ещё ребёнок. М.».
Кровь сворачивается… ай да, нахрен.
========== Часть III. ==========
Трахаться за киндеры — это дополнительная функция у Влады.
Она снова в квартире Мирона Дмитриевича. Двухэтажной, мансардной – всё, как заповедовала его дочь.