Безумное танго
Шрифт:
Ребеночку было тридцать лет, и полчаса назад Фаина Павловна в полной мере испытала на себе силу его шаловливых ручонок.
– Хорошо, – сказала она скучающим голосом. – Пять так пять. Это мне. И не забудьте про тысячу моей соседке. Однако, раз уж вы так повернули дело, я оставляю за собой право обнародовать наши показания в любую минуту, как только Рашид попадется мне на глаза. Всякое его появление в радиусе двадцати метров от себя я буду воспринимать как угрозу своей безопасности – и стану защищаться, как только смогу. Вам понятно?
– По… по… – Белла Михайловна плакала в трубку, давилась слезами, мысленно прощаясь с зелененькими бумажками, таящими в себе столько безграничных возможностей, столько радостных минут. Особенно теперь, когда вроде бы все так отлично устроилось и можно вздохнуть с облегчением, копя денежки на новую свадьбу сына! А брат мужа Максуд, кроме того, что оберегал покой умирающей матери, частенько захаживал в дом Рената-оглы, у которого подрастала дочь, четырнадцатилетняя красавица Гуля. И, очень может быть, Максуд даже начал с Ренатом интересный разговор о том, что здесь, в горах, у девушки нет достойных женихов, которые способны обеспечить ее будущее и дать отцу приличный калым, а вот в русском городе Нижнем Новгороде, где умному человеку настоящее раздолье, есть один молодой красивый джигит по имени Рашид…
Да, с мечтами о Гуле в качестве покорной, послушной, а главное – невинной невестки теперь можно проститься надолго! А это означало, что Рашид опять останется неприкаянным, опять будет тратить жизнь на тоску и горе, а то, чего доброго, снова свяжется с какой-нибудь русской мошенницей… Конечно, зарыдаешь тут!
– Ой, ну мне все это надоело, ваши слезы, ваши стоны! – снова рассердилась Фаина Павловна. – Подавитесь вы вашими деньгами! Короче, я вызываю милицию!
– Нет, нет, не надо! – завопила Белла Михайловна. – Не делайте этого, да-ра-гая, я согласна, канэшна, согласна на все. Но дайте мне хоть неделю собрать деньги. Ну хоть два дня! День! Послезавтра, я их принесу послезавтра куда прикажете!
– Послезавтра в десять утра будьте на Средном рынке, там, где торгуют помидорами, – отчеканила Фаина Павловна. – И потрудитесь устроить так, чтобы к вам не было очереди. Я приду. Но смотрите – если что-то перепутаете или притащитесь ко мне в больницу и опять начнете при медсестре своими кошельками трясти, как в прошлый раз…
– Нет, нет, я все сделаю как надо! – закудахтала Белла Михайловна.
– Ну, хорошо, – смилостивилась Фаина Павловна, которая порядком озябла, стоя у телефона голышом. – Тогда до послезавтра. Да, кстати…
– Что? – с готовностью откликнулась трубка, но Фаина Павловна какое-то мгновение молчала, нахмурясь и уставясь в темное окно.
Странно… странно, почему вдруг захотелось задать этот вопрос? Словно бы чье-то бледное лицо прильнуло к стеклу со двора, хотя она прекрасно знала, что это всего лишь лунный свет дрожит на листьях под порывами прохладного ночного ветерка.
– Кстати, вы не получали никаких вестей из… ну, вы знаете, откуда?
– Какие вести? – испуганно закудахтала Бюль-Бюль. – Неужели и там что-то случилось? Да нет, этого не может быть, это совершенно надежно!
– Спокойной ночи, – оборвала ее Фаина Павловна, швырнув трубку.
Так и до смерти замерзнуть можно! Прочь, прочь всякие глупости, которые полезли вдруг в голову, надо позаботиться и о своем здоровье.
Она сначала смыла с себя первую грязь под душем, а потом улеглась в ванну. Рядом на табуреточке стоял коньяк и вазочка с печеньем. Печенье было сухое, типа крекера, такое Фаина Павловна не больно-то любила, однако из других лакомств в доме оказался только рахат-лукум, а ей сейчас было не до восточных сладостей.
Она полулежала в объятиях душистой мыльной пены, катала во рту глоток коньяка и думала об этих пяти тысячах долларов, которые лягут в ее карман послезавтра. Нет, о шести, ведь тысяча причитается мифической соседке!
Фаина Павловна вспомнила старуху Лавочкину, образ которой вдохновил ее на столь продуктивное вранье, – и просто-таки закисла от смеха.
– За ваше драгоценнейшее, Клавдия Ивановна! – громко провозгласила она, поднимая толстостенный хрустальный стакан.
Глотнула – и вдруг подавилась, да так, что едва не задохнулась. Вскочила, пытаясь вытолкнуть коньяк из дыхательного горла. Это удалось с великим трудом.
О господи, второй раз за один вечер она была на грани смерти… и снова от удушья! За что, ну за что судьба так ополчилась на нее? Ну что она такого сделала?!
Тяжело дыша, Фаина Павловна стояла по колено в мыльной воде, опираясь руками о край ванны, и слезы текли по ее распаренному лицу. Сначала это были слезы, вызванные кашлем, но вскоре они хлынули ручьями.
Она рыдала от жалости к себе. А поскольку Малютина жила одна, рядом не было никого, кто разделил бы эту жалость.
Юрий Никифоров. Июнь 1999
В Выксе, в монастыре… Юрий довольно слабо представлял себе, где, собственно, находится эта Выкса. Вроде бы по пути к Арзамасу, а может, и нет. Где-то там есть еще Вача и Навашино. Или что-то в этом роде. Во всяком случае, одно он откуда-то знал наверняка: в Выксу уходят автобусы с автовокзала на площади Лядова. Но идти туда сейчас – бессмысленно. Во-первых, раньше шести утра никакой автобус никуда не уйдет. Во-вторых… во-вторых, у него нет денег на билет. Остатки былой амманской «роскоши» остались в кармане рубашки, брошенной где-то на песчаном берегу Гребного канала.
Да, все это выглядит довольно однообразно: загранпаспорт забыт в сумке на холме Геракла, последние деньги – в карманчике рубашки… Юрию не на что купить не только билет до Выксы, но даже самый незамысловатый трамвайный – если, к примеру, ему бы вздумалось сейчас отправиться покататься на «двойке», по кольцу. Хотя «двойка» уже, наверное, тоже отправилась в депо – спать.
Юрий зевнул и сделал несколько стремительных прыжков и выпадов, отгоняя сон. Но никакими прыжками и выпадами нельзя было отогнать этот вопрос, снова нависший над ним: что теперь делать?