Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий
Шрифт:
«Мать была низенькой крепкой женщиной с некоторыми причудами… Она увлекалась спиритизмом и, хотя претендовала на практический взгляд на вещи, была бесхозяйственной и опрометчивой в своих решениях. Отец мальчика, родившегося у Флоры Уэллман, Уильям Чани не признал его своим сыном. Астролог Чани сошелся с Флорой, будучи вдвое старше ее… Трудно с достоверностью назвать причины, побудившие Чани отречься от сына, но решение его не смогли поколебать даже покушение Флоры на самоубийство и большой скандал в прессе вокруг его черствосердечия по отношению к жене и ребенку. Вскоре после рождения сына Флора вышла замуж за вдовца с двумя детьми — 45-летнего Джона Лондона». (Быков, 1964, с. 7–8.)
«Попытка застрелиться во время беременности была инсценировкой… Флоре материнские обязанности пришлись не по душе. Беспокойная, темпераментная, легко поддающаяся настроениям, она была слишком занята музыкой, лекциями, спиритизмом. Ей некогда было следить за мальчиком, который в то время начал прихварывать». (Стоун, 1984. с. 21, 23.)
Общая характеристика личности
«Среди комнаты во время сеанса ставили стол, клали па него шестилетнего Джека, восемь пар рук тянулись к нему, и стол вместе с мальчиком начинал двигаться, кружиться по комнате. Жуткие сборища, тревожный разговор <…> унаследованная от родителей душевная неуравновешенность, неумение сдерживаться, расшатанная нервная система, доставшаяся ему от Флоры, — все привело к тому, что мальчик стал беспокойным. Порой ему угрожало серьезное нервное расстройство… Если не считать периодических приступов неврастении, Джек был нормальным, здоровым ребенком, незлобивым, с золотым характером». (Стоун, 1984, с. 25–26.)
«Черепно-мозговая травма с длительной (17 часов) потерей сознания в возрасте 15 лет». (Там же, с. 40.)
[1895 г.] «От вечного переутомления, от нехватки еды и сна он стал нервным и раздражительным… Кроме того, у него был неисчерпаемый источник раздора со всем светом: его внебрачное происхождение… С каждым днем ему становилось все хуже. Тело терзал голод, душу — неуверенность в будущем. Снова мысли его обратились к самоубийству…» (Там же, с. 65, 68, 87.)
«Вскоре он уже без труда глотал противное, неразбавленное виски. Он полюбил чувство опьянения, дикий смех и песни, буйные драки, случайных друзей. Причудливые фантазии, возникавшие в его мозгу, заставляли его, как ему казалось, говорить с особым блеском. Как только они исчезали, он вновь напивался. Он всегда был человеком крайностей, и неуверенность в себе принуждала его доказывать себе самому и другим, что он не хуже, а лучше остальных, что для него нет ничего невозможного. Король пиратов должен был стать королем пьяниц. Семья бедствовала, но Джек не заботился о ней, спуская в бараках деньги, необходимые на еду и квартиру. Видавшие виды “старики” с набережной, сами люди пьющие, негодовали, глядя, с какой неслыханной быстротой спивается пятнадцатилетний морячок… “Джон Ячменное зерно” — повесть автобиографическая; то, что в ней сказано о его пьянстве, — правда, но, как это случается с большинством автобиографических произведений, “вся беда в том, что в “Джоне Ячменное зерно” высказана не вся правда до конца. Изложить всю правду я не решился”. Он умолчал о том, что в его жизни бывают периоды, когда он падает духом. В припадке уныния мысль о том, что он незаконнорожденный, гнетет, отравляет мозг и сердце, хотя в хорошем настроении он легко может доказать себе, что это пустяк, отмахнуться, забыть. Зачастую он и пил-то для того, чтобы заглушить неистребимую горечь, так глубоко укоренившуюся в сердце, цепко прижившуюся в его душе. С величайшей тщательностью скрывал он от всех периодические приступы депрессии. Случались они редко — самое большее пять-шесть раз в год — и не успевали превратить его в маниакально-депрессивного больного, каким зачастую является человек творчества, художник. И все-таки, когда эти приступы нападали на него, он мог возненавидеть свою работу, социализм, ранчо, друзей, свою механистическую философию и блестяще отстаивать право человека покончить с собой». (Стоун, 1984, с. 39, 216.)
«В 1904 — начале 1905 г. он перенес, по его определению, “длительную ницшеанскую болезнь” — состояние душевной депрессии, разочарования и отвращения к жизни, к успеху, к славе, видимо, связанное с уходом от семьи, затянувшимся разводом. “Болезнь” была преодолена в июле 1905 г.». (Ревяко, Трус, 1996, с. 367.)
[1913 г.] «Пил он и раньше: иногда — пытаясь побороть очередной приступ меланхолии, чаще — ради компании, в виде развлечения, разрядки. Теперь он начал пить помногу — не для того, чтобы вызвать приятное ощущение, но чтобы заглушить боль. Но было еще кое-что… его мучил страх, что он сойдет с ума. Мозг его был слишком истощен, чтобы работать… И потом мать — он был убежден, что она не совсем нормальна. Это еще больше пугало его». (Там же, с. 369.)
[1916 г.] «Здоровье его расшатывалось все сильнее; участились, как говорит Клаудсли Джонс, “периоды душевной депрессии, когда великолепная воля к жизни почти совершенно покидала его”; цикл настроений начал проходить ускоренным темпом. Становилось все труднее выжимать из себя ежедневную тысячу слов… Болезнь заставляла его пить, пьянство усугубляло болезнь. Его толкали к виски утомление и упадок духа, но виски утомляло, и, напившись, он еще больше падал духом… Его болезнь стала принимать острую форму, но он не желал бросить виски хотя бы на время, пока не вылечится. Работал он в это время только над кинороманом “Сердца трех”… Пытаясь залить вином горе, неуверенность в себе, он пил без конца. Ничто не помогало. Когда он возвратился в Глен-Эл-лен, друзья едва узнали его. По словам Элизы, это был совершенно другой человек. Он разжирел, у него отекли и распухли лодыжки, лицо обрюзгло, потухли глаза». (Там же, с. 240–241, 244–245, 249–250.)
К вопросу о причине смерти
«Вечером 20 ноября он еще говорил о школе, которую хотел открыть при ранчо. Утром его нашли в безнадежном состоянии: то ли он случайно принял большую дозу болеутоляющего наркотика, то ли это было чуть-чуть замаскированное самоубийство… “Смертельно устал” — эти слова многие слышали от него в ту осень 1916 г.». (Самарин, 1971, с. 28.)
«Выпил 12 таблеток морфина». (Губин, 1974, с. 173.)
«Врач обнаружил, что Джек уже давно находится в глубоком обмороке. На полу он нашел два пустых флакона с этикетками: морфий и атропин, а на ночном столике — блокнот, исписанный цифрами — вычислениями смертельной дозы яда». (Стоун, 1984, с. 253.)
«Версия Ирвинга Стоуна о самоубийстве Джека Лондона в последние годы подверглась обоснованной критике и была литературоведами опровергнута… Лондон принимал это наркотическое средство почтц год, и привычка значительно увеличила действенную дозу… Этот человек, воплощение достоинства и мужества, не избрал бы такой “женский” путь ухода из жизни: у него всегда был под рукой кольт сорок пятого калибра… Смерть Лондона была следствием острого уремического отравления, как и сообщалось во врачебном заключении, а сильная доза морфина, судя по всему, ускорила гибель. Вместе с тем нельзя полностью исключить и вероятность нечаянного отравления слишком большой дозой лекарства, аккумулированного в организме, или просчета больного человека, принимавшего во время острого ночного приступа новые и новые порции лекарства, чтобы избавиться от боли». (Быков. 1984, с. 254–255.)
«…Он покончил с собой в состоянии депрессии вскоре после того, как сгорело его только что заново построенное ранчо, которое было, как говорили близкие, “воплощением его мечты”». (Мирошниченко, 1998. с. 297.)
Особенности творчества
[1899 г.] «Не было дня, чтобы он не просиживал за машинкой и книгами шестнадцати часов, а если чувствовал, что выдержит, заставлял себя работать по девятнадцать часов в сутки — и так семь дней в неделю… Чем глубже он залезал в долги, тем лучше работал… Гнев всегда был одной из самых могучих его движущих сил… “Я мерно двигаю свой роман по тысяче слов в день, и нарушить мой график может разве что трубный глас, зовущий на Страшный суд”». (Стоун, 1984, с. 98, 200.)
Джек Лондон — один из хрестоматийных примеров разрушительного действия алкоголизма и наркомании на человека. Однако творчество писателя не приобрело какой-то специфической окраски из-за его заболевания, не отмечено и алкогольной деградации. Личностные расстройства явились результатом патохарактерологического развития. А такие биологически неблагоприятные факторы, как тяжелейшая черепно-мозговая травма в юности, рано начавшаяся многолетняя алкоголизация с высокой толерантностью, выраженные приступы алкогольной депрессии были способны разрушить любой организм. Поэтому самоубийство писателя (если оно имело место), прожившего всего 40 лет, уже по существу мало что изменяло.