Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий
Шрифт:
«Огарев беспрестанно путался, спотыкался в жизни, предавался, как блудный сын, всем крайностям разгула, но, как блудный сын, он и в падении не утратил чистоты души своей и не изменил своим благородным убеждениям». (Панаев, 1988, с. 311.)
[5.12.1855 г.] «Вечером припадок был. Как часто, ровно месяц и два дня». (Тучкова-Огарева, 1989, с. 320)
[4.12.1855 г.] «Теперь Огарев вовсе не пьет водки, только красное вино». (Там же, с. 321.)
«С первых дней нашей брачной жизни его серьезная болезнь обратила меня в любящую сиделку. В продолжение семи лет у нас не было детей… Его припадки (эпилепсия) являлись совершенно внезапно, и на них влияли ночные кутежи, неумеренные попойки». (Там же, с. 336–337.)
[1869 г] «Огарев уже сильно пил, опускался на глазах, его нетрудно было склонить в любую сторону». (Лурье, 2001, с. 99.)
«Последние годы Огарева (особенно после смерти Герцена) были ужасны… Нужда, постоянные физические недомогания и несчастная страсть к вину, от которой он не в силах был отделаться, делали его тяжелое положение еще более невыносимым». (Переселенное, 1905, с. 90.)
«Предполагали, что он повредил себе мозг, падая в припадке, и с этого времени все спал — так и заснул навсегда». (Пассек, 1989, с. 219.)
Особенности творчества
«Отсутствие выдержки и усидчивости, беспредметная мечтательность, лень и привычка к жизни изо дня в день, без определенной цели, помешали творчеству Огарева развернуться в полном объеме» (Венгеров С., CD Брокгауз и Ефрон.)
«Научные и деловые проекты Огарева имели одинаковую участь с его литературными проектами: далее предисловий они не шли… В последние, предсмертные годы свои он сошелся с какой-то шотландкой, г-жои Сусер-ланд, старою вдовою, уже имевшею сына… которая полюбила его и сделалась его нянькой, любовницей и сестрой мйлосердия. На ее руках он и умер в Гринвиче от следствий падения в припадке падучей болезни, которою страдал с детства, и перелома спинной кости. За два года до того он уже был дрях-лый старик, с медленною речью, мерцающими воспоминаниями в голове и все-таки спокойный и равнодушный к лишениям, какие теперьдля него наступили». (Анненков, 1909, с. 112, 154.)
В данном случае наличие эпилептической болезни, протекающей с большими судорожными припадками, вряд ли можно подвергать сомнению. Так как специфического лечения эпилепсии в то время не существовало, то у Огарева не развились и характерологические изменения личности, многие черты которой обусловлены побочным действием противосудорожных препаратов. Появление алкогольной зависимости, наоборот, чаще встреча-лосъу эпилептиков в прошлые годы, так как алкоголь, возможно, выполнял (хотя весьма условно и односторонне) терапевтическую роль, смягчая проявления эпилептической депрессии и дисфории. Течение собственно эпилепсии в этом случае, разумеется, утяжелялось, так как судорожные припадки, спровоцированные алкоголизациями, возникали чаще, что и видно на примере Огарева.
О. ГЕНРИ (О. Henry) (наст, имя Уильям Сидни Портер, Porter) (1862–1910), американский писатель.
Наследственность
[Отец писателя] «… чудак, с годами “все больше отстранялся от реальных забот, все глубже уходил в свои фантастические изобретательские замыслы, запивая неудачи виски”». Левидова, 1973, с. 13.)
Общая характеристика личности
[Работая в банке кассиром и счетоводом, был обвинен в растрате и привлечен к суду] «Получив вызов в суд, уехал в Новый Орлеан, а затем в Гондурас, но через полгода вернулся домой из-за смертельной болезни жены, был арестован и приговорен к 5 годам тюрьмы по обвинению в растрате. 1898–1901 гг. провел в каторжной тюрьме штата Огайо, где работал аптекарем при тюремной больнице, в часы ночных дежурств писал рассказы, которые нелегальным путем посылались в журналы… Тогда же возник и псевдоним. Тюремные годы можно считать периодом формирования писательской индивидуальности О. Генри. [Был освобожден досрочно как “примерный арестант”]». (Левидова, 1990, с. 313.)
[1903 г.] «Пил он в то время уже весьма порядочно — ив компании, и дома в одиночестве; виски становилось необходимым допингом при том темпе литературной работы, который задавал себе О. Генри, чтобы выполнять, хоть и несвоевременно, все свои обязательства. Но, по воспоминаниям очевидцев, “умел пить как истый джентльмен”; пьяным — раскисшим или буйным — его никто никогда не видел… Азартно играл в карты…. Что отношение к деньгам у О. Генри всегда было по-детски беспечным и легкомысленным; что, разбрасывая царские чаевые и субсидируя бродяг, он так и не расквитался с верными Рочами, которым задолжал не меньше десятка тысяч… Никогда он не был, что называется, компанейским человеком». (Левидова, 1973, с. 51, 81, 84, 89.)
[1909 г.] «Был в то время уже серьезно болен, хотя, по собственному его малодушному легкомыслию, отказывался принимать всерьез предупреждения и предписания врачей. У него был сильный диабет и непорядки с печенью — как выяснилось впоследствии — цирроз; О. Генри же называл все это “неврастенией” <…> В минуту необычной для'него откровенности он сообщил как-то своему знакомому (разговор шел о происхождении “Неоконченного рассказа”), что гнусный тип Пигги — автобиографический образ. Напомним, что Пигги соблазняет вечно голодных продавщиц “шикарными” ужинами…» (Там же, с. 100, 91.)
«Искусство повествования заключается в том, чтобы скрывать от слушателей все, что им хочется знать, пока вы не изложите своих заветных взглядов на всевозможные не относящиеся к делу предметы. Хороший рассказ — все равно что горькая пилюля, только сахар у нее не снаружи, а внутри» (О. Генри. «Короли и капуста».)
Переход на одиночное пьянство считается прогностически неблагоприятным признаком алкогольной зависимости. Восприятие алкоголя как «допинга» свидетельствует об изменении формы опьянения и появлении абстинентного синдрома (признака второй стадии алкоголизма), который мог купироваться лишь очередным приемом спиртного. Развитие «поведенческой толерантности» («умел пить как истый джентльмен») — тоже симптом болезни, а не ее отсутствия. Бесспорное морфологическое подтверждение наличия у писателя алкоголизма — цирроз печени. «Беспечность и легкомыслие» могли быть как преморбидными (предболезненны-ми) чертами характера 0. Генри (способствовавшие, видимо, в свое время и совершению правонарушения), но могли сформироваться и как следствие формирующейся алкогольной деградации личности. Любопытен факт начала литературного творчества в условиях тюремного заключения.
ОДОЕВСКИЙ ВЛАДИМИР ФЕДОРОВИЧ (1803–1869), князь, русский писатель, музыкальный критик, философ, один из зачинателей русского классического музыковедения.
«Имя его гораздо известнее, нежели его сочинения».
В. Г. Белинский.
«…Родился… недоношенным и столь слабым, что для спасения этой едва забрезжившей жизни пришлось прибегнуть к мерам чрезвычайным: младенца тотчас стали завертывать в горячие шкуры, снятые с едва убитого барана, и новая княжеская жизнь стоила жизни по крайней мере тридцати животным… Ребенка выходили, однако на всю жизнь осталась ему необыкновенная тонкость кожи, слабость в мускулах да доктора лет до двадцати все прочили чахотку <…> Тщедушный и не по летам рассудительный… “старик-младенец”… он рано познал горечь бесприютного существования; рано развилась в нем и недетская скрытность, и единственное, чему доверяет он свою горечь, свои гнетущие мысли без остатка, — перо и бумага… Отрешенный, рассеянный — с годами рассеянность эта станет в дружеском кругу притчей во язы-цех и предметом добродушных насмешек». (Турьян, 1991, с. 15–16, 42, 57.)
[В конце 1830 г.] «…писатель отдается углубленным штудиям средневековых мистических философов… Непривычность того, что начал предлагать Одоевский своим читателям, породила разговоры о падении его таланта и непомерно развившихся чудачествах. Энергичный на выражения Панаев, несмотря на свою привязанность к “чудаку”, писал К.С. Аксакову: “Князь совсем из ума выживает и пишет такую гадость, что читать тошно”». (Там же, с. 300, 305.)
«Поводом к насмешкам служила нередко даже внешность князя, его домашний костюм, в котором князь походил на какого-то средневекового алхимика или астролога и в котором он нередко принимал посетителей». (Кубасов. РБС, т 12, с. 148)