Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий

Шувалов Александр

«С каждым шагом, приближавшим его к Дамаску, терзавшие его сомнения становились все мучительнее, все острее… Несомненно, одно: сломившись под страшным натиском болезни-или чем-то потрясенный, Павел мгновенно потерял последние остатки еще теплившегося в нем сознания и без чувств упал на дорогу. По тем рассказам об этом странном происшествии, которые дошли до нас, нет никакой возможности с уверенностью сказать, внешним ли каким-нибудь фактом был вызван этот припадок, давший христианству самого ревностного из его апостолов… Сделался лп у него лихорадочный бред от солнечного удара или от офтальмии, оглушило ли его громом, обожгло ли молнией так, что он на время лишился зрения и сознания вследствие сотрясения мозга, — это не важно… К тому же Павел сам говорит, что он был подвержен галлюцинациям; следовательно, самого ничтожного обстоятельства, которому другой не придал бы никакого значения, было достаточно, чтобы нарушить равновесие его души… В Дамаск Павел вошел при помощи своих спутников, которые вели его за руки… Слепота и прилив к мозгу не проходили. Три дня Павел метался в лихорадке, не мог ни есть, ни пить. Нетрудно догадаться, что творилось во время этого приступа в горячей голове, обезумевшей от жестокого потрясения <…> Теперь им овладела мысль, что только через возложение рук он может выйти из того состояния, в котором он находился. Воспаление глаз у него еще не проходило… Он поверил в свое исцеление, а так как болезнь была нервная, то он и в самом деле исцелился». (Там же, с. 132–136.)

«И вдруг напал на него мрак и тьма, и он, обращаясь туда и сюда, искал вожатого». (Библия. Деян., 13, 11.)

«На физический облик Павла несомненно наложила отпечаток какая-то загадочная болезнь, мучившая его всю жизнь и усугублявшая его уродство. Из Послания к галатам мы узнаем, что эта болезнь со своими отвратительными симптомами была тяжким испытанием для учеников и спутников Павла… Павел описывает свою болезнь так туманно, что, в сущности, трудно догадаться, в чем она состояла… Большинство библеистов склоняется к диагнозу — эпилепсия. Известный библеист Шпильман подчеркивает в своей монографии любопытную деталь. Он считает, что Павел, очевидно, сознавал тесную причинную связь между своим недугом и случившимся с ним экстатическими состояниями». (Косидовский, 1979, с 130–131.)

«О повышенной нервности его свидетельствует и то, что он, по собственному признанию (I Кор. 14:18), больше других членов общины “говорил языками”, т. е. говорил восторженные экстатические речи, которых никто не понимал без толковника или переводчика». (Штраус, 1992, с. 249.)

«Психопат. Авантюристическая энергия. Инфантильный эгоизм. Гомосексуальность». (Мохоп, 1922, с. 61.)

«Апостол Павел говорил о сексе больше всех других апостолов вместе взятых. Может быть, у него была какая-то особая заинтересованность в этом вопросе?» (Кон, 1998, с. 145.)

«Некоторые авторы считают припадки Павла проявлением генуинной эпилепсии, по крайней мере, считают это мнение достаточно вероятным». (Rasmussen, 1905, с.79; Gelineau, 1900, с. 547.)

«Истероэпилептик». (Freimark, 1920, с. 94.)

«Шизоидный тип фанатика с истерическими чертами и неврозом. Никакой эпилепсии нет». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 497.)

«Мудрость мира сего есть безумие перед Богом». {Апостол Павел)

Столь резкий переход от ревностного приверженца старой религии к не менее фанатичному служению религии новой явление не очень частое и могло быть обусловлено лишь мощным психическим потрясением. Отметим, впрочем, что структура, ядро личности при этом не изменились: из фанатика иудейства Павел стал фанатиков христианства, только и всего. Несомненен решающий момент подобного обращения для его последующей апостольской деятельности и всемирной славы. Не произойди такой метаморфозы, кто бы знал о Павле? Сколько было их, гонителей христиан, — тысячи и тысячи. В последующем Павел подчеркивал, что преследование им христиан носило как бы подневольный характер: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю». Отметим положительный нравственный компонент произошедшего изменения: от ненависти карателя к любви и самопожертвованию миссионера. Нас в первую очередь интересует психиатрический аспект этого случая. Кратковременное психическое нарушение, которое можно интерпретировать как диссоциативное расстройство — потерю чувственного восприятия — сыграло ключевую роль в легендарном превращении «Савла в Павла».

ПАВЕЛ I (1754–1801), российский император (с 1796 г.), сын Петра III и Екатерины II.

Наследственность

«“Император буквально сумасшедший”, — написал Витворт²'⁷, собираясь покинуть Петербург. Не один он высказывал такое мнение… Екатерина считала это “расстройство” наследственным недостатком и рассматривала психическую болезнь великого князя как факт исторически установленный: известный русский психиатр согласился с этим мнением²⁷⁸. По мнению одного французского специалиста²⁷⁹, наследственность “действительно господствует над всем этим отделом патологии”, и если Павел был сын Петра III, ему было от кого получить такое наследство, даже помимо голштинского рода, в котором его мать за пятнадцать лет обнаружила три случая умопомешательства. Вспомним брата Петра Великого, Ивана, страдавшего природным слабоумием, сына преобразователя, Алексея, существо беспокойное и слабоумное; его внука Петра II, неврастеника, склонного к половым излишествам, истощенного в пятнадцать лет; его дочь, Елизавету, вспыльчивую, капризную, неуравновешенную, чувственную до крайности, и тем не менее набожную и склонную к мистицизму, страдавшую к концу жизни нервным расстройством, быть может, даже истерическими припадками». (Валишевс-кий, 1990а, с. 506. 509.)

«Екатерина II писала в своих “Записках” о том, что Елизавета Петровна требовала от нее, тогда еще великой княгини, родить наследника престола любой ценой. Петр III, ее муж, пренебрегал супругой. Тогда было приказано найти надежного фаворита. Таким стал Сергей Салтыков, считавшийся самым красивым при дворе… Когда на свет появился младенец Павел, Салтыков открыто. хвастался, что он отец ребенка».. (Белоусов, 1999, с. 68.)

Общая характеристика личности

[Эпиграмма] «Похож на Фридриха, скажу пред целым миром, — / Но только не умом, а шляпой и мундиром». (Неизвестный автор, между 1796 и 1801.)

«Если бюсты Павла I сделаны хорошо, то несомненно, что крайняя покатость лба и вообще прогнатизм²⁸⁰ всего лица далеко переходят за границы нормы <…> свидетельствуют о значительной неправильности или аномалии его черепа <…> вероятнее, это последствия английской болезни²⁸¹, перенесенной в детстве Павлом Петровичем… Одиннадцати лет от роду Павел I уже проявлял свою нервность или, как теперь говорят, раздражительную слабость, сильно реагировал на раздражения. [1765 г.] “Сие почти всякую ночь с ним случается; и так говорит явственно, как бы наяву иногда по-русски иногда по-французски. Если в день был весел и доволен, то изволит говорить спокойно и весело; если же в день какие противности случились, то и сквозь сна говорит угрюмо и гневается”». (Чиж, 2002, с. 101–102, 116.)

«Крайняя злобность мальчика и — что ужаснее всего — полное непонимание человеческого достоинства, полное отсутствие привязанности к лицам, ему служащим, черствое презрение к людям… Так же рано проявилась злоба; мальчик сильно гневался по самому ничтожному поводу… Все усилия воспитателей смягчить или изменить этот порок были безуспешны…» (Там же, с. 124, 126.)

«Павел был очень некрасив: курносый, с большим ртом, длинными зубами, толстыми губами, сильно выдающимися вперед челюстями. Он рано облысел, и его лишенное всякой растительности лицо напоминало мертвую голову… Должно быть, болезнь повлияла так несчастливо на внешность Павла. В 1762 году, отправляясь в Москву на коронацию матери, Павел занемог в дороге, а в октябре опять серьезно заболел, и жизнь его находилась в опасности. В 1767 и 1771 гг. с ним повторились приступы болезни; они сопровождались нервными припадками, которые приписывались в обществе не то наследственному недугу, не то испугу ребенка в минуты свержения с престола его отца и смерти Петра III. Говорили, что Павел страдает падучей… Настроение постоянно менялось у Павла благодаря его крайней впечатлительности; он с детства был болезненно нервен. Впоследствии приближенные обратили внимание на то, что расположение духа меняется у него вместе с погодой… С раннего детства он находился в состоянии непрерывного нетерпения… Он был всегда настороже, всюду видел врагов, замышляющих его гибель, и шпионов, подсматривающих за каждым его движением. Со временем эта подозрительность приняла у него характер почти настоящей мании преследования… В противоположность Наполеону в гневе его не было ничего обдуманного. Слова и движения вырывались у него непроизвольно и были иногда в полном несоответствии с его истинными чувствами и намерениями. Эти вспышки ярости, как все болезненные явления, которым ничто не мешает развиваться, с годами все усиливались у него. Как замечает Семей Воронцов²⁸², “вспышки ярости делались у него все сильнее и сильнее, пока не довели его до безумия” <…> Резкие поступки, капризы и странности нового государя приводили всех в смущение… В смысле фантастических выдумок, Павел превзошел все пределы возможного… Даже в спокойном состоянии его ум оказывался совершенно неспособным, несмотря на стремление и старания, управлять сложным механизмом правительственной машины, все мельчайшие части которой ему собственноручно хотелось пустить в ход». (Валишевским, 1990а, с. 51–52, 54–55, 58, 124, 128.)

[По словам адмирала П.В. Чичагова] «Когда он достиг возраста, позволяющего заняться государственными делами, она (императрица) пыталась привлечь его к своей работе; но государственный секретарь князь Безбородко… заявлял, что ни он, ни сама императрица ничего не могли ему втолковать: все он понимал вкривь и вкось». (Чиж, 2002, с. 166.)

«Слабость суждения, недостаток сообразительности, неспособность сочетать общие идеи, неспособность анализировать сложные явления и отличать существенное от подробностей у Павла I проявились вполне ясно в тех нелепых воззрениях, какие он имел о своих правах и обязанностях. Как он доказал во время своего непродолжительного царствования, он решительно не понимал политического положения России, не понимал, чего добивался, не понимал, что все его распоряжения и действия никоим образом не могут принести пользы ни ему самому, ни России… Прекрасно образованный, блестящий собеседник, двадцать лет ничем не занятый, Павел Петрович буквально ничего не сделал, за что о нем можно было вспоминать с благодарностью… Полная непродуктивность умственной деятельности <…> Никогда не мог скрывать своих мыслей и всегда всем сообщал о своих намерениях… Лучшее и очевидное доказательство крайней слабости воли этого государя состоит в том, что в течение всей своей жизни он всегда находился под чьим-либо влиянием и, как только ускользал из-под влияния одного лица, сейчас же подпадал под влияние другого». (Там же, с. 178. 180, 207, 225.)