Безумные мечты
Шрифт:
– Могу поинтересоваться, почему?
– Интересуйтесь сколько угодно, я все равно ничего не скажу, – решительно отпарировал Рэнсом. Кроме него и Мадлен, все происшедшее между ними никого не касается. Даже ее отца.
– Понимаю, – пробормотал Баррингтон, бросая беглый взгляд на фотографию. – Так вы собираетесь отказаться от этой работы?
– Отказаться? Напротив, я сгораю от нетерпения взяться за нее, и как можно скорее…
Теперь Рэнсом знал точно: он сделает все от него зависящее, чтобы она не полетела
Ничего, он покажет этой сучке из высшего общества, как нужно обращаться с людьми! Он ни на минуту не вспомнит о собственных чувствах к этой дряни и в Монтедоре будет опекать ее так, чтобы с ее головы не упал ни единый волосок. В следующий раз она будет знать, что после того как провела с человеком ночь, можно хотя бы попрощаться…
– Мистер Рэнсом, простите, не могли бы вы пообещать мне…
– Разумеется, – не дал ему договорить Рэнсом. – Я профессионал, и со мной она будет в полной безопасности.
– Обещаете? – И Баррингтон протянул Рэнсому руку.
Тот ни колебался ни единой минуты:
– Что бы Баррингтоны ни думали об обычных людях, мое слово чего-то стоит.
Пожав ему руку, Баррингтон улыбнулся:
– Я верю вам, мистер Рэнсом…
Раздался приглушенный щелчок, и они услышали голос секретарши Баррингтона по селекторной связи:
– Мисс Баррингтон, сэр. С ней мистер Престон Хавершем.
– Я жду их, – ответил Баррингтон и направился к двери.
Через несколько мгновений двери орехового дерева распахнулись. Рэнсом, сидя к ним спиной, услышал, как Мадлен и ее спутник вошли и поздоровались со стариком Баррингтоном. Однако он не встал, чтобы их поприветствовать. Более того, даже не обернулся. Теперь, когда она была рядом с ним, в одной комнате, воспоминания и желания, мучившие его долгие шесть месяцев, вернулись вновь. Он боялся посмотреть на нее. Она все такая же красавица? Как ему хотелось упасть перед ней на колени и поклоняться ей как божеству!
– Простите, сэр, я немного опоздала, – произнесла Мадлен, обращаясь к нему.
Голос ее дрожью отозвался во всем его теле, и он почувствовал, как напрягся каждый его мускул. Он вспомнил ее шепот, стоны, вздохи, крики…
– Все в порядке, Мадлен, – ответил за Рэнсома Баррингтон. – Как поживаете, Престон?
Знают ли эти двое, как волнующе звучит ее голос после ночи любви! И как нежно говорит она, становясь вдруг застенчивой и нерешительной…
– Хорошо, мистер Баррингтон, благодарю вас, – услышал Рэнсом голос спутника Мадлен. – Боюсь только, что Мадлен чувствует себя неважно…
– Что такое? Ты больна, дорогая? – забеспокоился Баррингтон.
Рэнсом заволновался: как больна, почему?
– Нет, все в порядке, – слабо возразила Мадлен.
– У нее вдруг сильно закружилась голова, – пояснил Престон.
Закружилась
– Тебя немного тошнило, правда, Мадлен? – продолжал Престон. – Думаю, обед был слишком тяжелым, сэр…
Головокружение, тошнота… Прошло уже шесть месяцев. Если она беременна, это будет заметно. И сейчас, когда он на нее посмотрит, он уже будет знать…
– Все нормально, – снова услышал он ее толос. – Я пришла познакомиться с мистером Рэнсомом.
– Да-да, конечно, – откликнулся Теккери Баррингтон и внимательно посмотрел на Рэнсома.
Тот, поняв, что дольше тянуть нельзя, поднялся и повернулся к Мадлен Баррингтон.
– Рэнсом – это я, – сказал он, пристально глядя на нее.
Она застыла в немом изумлении. Оказывается, она даже красивее, чем он помнил. Как же он забыл, что уголки ее губ чуть загибаются кверху, даже когда она не улыбается? Забыл, какая она женственная, утонченная.
Разумеется, ни о какой беременности и речи не было. У Рэнсома отлегло от сердца.
Глаза ее широко раскрылись от удивления, и на лице возникло выражение ужаса, словно под ней закачался пол. Она побелела как полотно и пошатнулась.
– Дорогая. – Человек, с которым она пришла, Престон, обнял ее за плечи и повел к креслу.
Она шла спотыкаясь – от былой грации, казалось, не осталось и следа.
Усадив ее в кресло, Престон опустился перед ней на колени:
– Ты чуть не упала в обморок. Ты больна, дорогая? Что с тобой?
– Я… просто… – И она закрыла глаза, будучи не в силах произнести ни единого слова.
Престон без конца теребил ее руку. Рэнсом, ухмыльнувшись при виде такой заботы и нежности, повернулся к Теккери Баррингтону:
– Дайте ей стакан воды!
– Хорошо.
Рэнсом склонился над сидящей в кресле Мадлен и начал расстегивать высокий жесткий воротник ее костюма из бледного шелка.
– Что вы делаете? – Она тотчас пришла в себя, отводя прочь его руки.
– Ты в этом костюме как какая-нибудь викторианская девственница, – проворчал Рэнсом. – Выбирай: либо мы втроем будем стоять в стороне и спокойно наблюдать, как ты теряешь сознание, – или постараемся тебе помочь. Выбор за вами, мисс Баррингтон.
Мадлен открыла рот от изумления: подумать только, он посмел обратиться к ней на «ты»!
– Послушайте, мне кажется, ваш тон… – не выдержал Престон, но Мадлен оборвала его:
– Нет-нет, Престон, пожалуйста, прошу тебя, не надо его провоцировать…
– О да, это сущая правда – меня провоцировать не надо, иначе никто не знает, что я выкину в следующий момент, – усмехнулся Рэнсом, отводя руки Престона от Мадлен. – Я становлюсь просто сволочью: насилие, непристойный язык, вандализм и все такое… – Он помолчал и выразительно добавил: – Шантаж, наконец…