Безумный корабль
Шрифт:
Брэшен лениво привалился спиной к стене капитанской каюты, стараясь выглядеть как можно более крутым и грозным и одновременно являть внешнее равнодушие к происходящему. Не так-то это было просто – давать всем лицезреть дружелюбную улыбку и готовую к бою тяжелую дубинку. А впрочем, что в его нынешней работе оказалось на деле столь же простым, каким выглядело поначалу?
В каюту непрерывным потоком входили и выходили слуги, приносившие всякие разности. Их дружные усилия быстро превращали неряшливое обиталище Финни в яркий купеческий прилавок. Стол, на котором обычно раскладывались карты, уже был застлан роскошнейшим бархатом цвета полуночной синевы. На этом замечательном фоне были разложены (и накрепко пришиты во избежание возможных случайностей!) бесчисленные серьги, ожерелья, браслеты и иные украшения. Само разнообразие их наводило на мысли о множестве источников их происхождения. Безвкусные побрякушки
Финни развалился в кресле, неспешно созерцая выложенную на бархате сокровищницу. В грубых пальцах капитана покоилась изящная ножка тонкого бокала с вином. Перекупщик, уроженец Дарии синкур Фалден, почтительно стоял у его локтя. И старался привлечь внимание капитана по очереди к каждому выставленному предмету.
– Вот эти, – говорил он, указывая на простое, но изысканное жемчужное ожерелье в ансамбле с такими же серьгами, – принадлежали ранее дочери знатного вельможи. Присмотрись к изгибу золотых звеньев между жемчужинами и к тому, какое теплое мерцание они испускают. Всем известно, что жемчуг буквально «расцветает», когда его носят женщины, одаренные страстным темпераментом, а та, что носила это ожерелье, была… Ах, стоит ли долго рассказывать! Скажу лишь, что, увидев храбрецов, взявших ее в плен, она тут же отказалась от мысли о том, чтобы вернуться домой за выкуп. Если надеть такие жемчуга на самую холоднокровную даму, ленивую и бесчувственную в любви, на поверхность явятся безумные страсти, хранящиеся под спудом ее души. А если подарить их и без того пылкой, то вряд ли ошибусь, сказав, что в таком случае мужчина серьезно рискует погибнуть от полного истощения!
Перекупщик лукаво заломил бровь. Финни в восторге расхохотался.
Этот Фалден явно обладал богатым даром рассказчика. По его словам выходило, что буквально за каждой побрякушкой, выложенной на стол, тянулась необычайная история, завораживающая и романтичная. В общем, Брэшену до сего дня еще не приходилось видеть, чтобы краденое продавали с подобным шиком. Молодого старпома так и тянуло рассматривать драгоценности и слушать побасенки дарийца, но бдительность брала верх, и он не забывал следить за сыновьями Фалдена, которые знай таскали на борт и раскладывали свои товары. И было похоже на то, что все семейство разделяло тот же талант ярмарочного зазывалы, что и его глава. Трое мальчишек были разодеты так же ярко и броско, как и папаша. Их наряды были скроены из тех самых тканей, которые один из них как раз выкладывал радужными волнами, отматывая понемногу от толстых рулонов. Другой принес и открыл деревянный резной поставец, открывая взгляду несколько рядов крохотных закупоренных бутылочек. Что в них помещалось? Образцы вин? А может быть, ароматических масел?… Брэшену оставалось только гадать.
Третий сын расстелил прямо на койке капитана большое белое покрывало и выкладывал на него разношерстный набор оружия, столового серебра, книг, свитков и еще всякой всячины. Казалось бы, какой тут возможен порядок? Но даже и это не делалось кое-как. Ножи образовали блестящий веер лезвий и рукояток, книги развернулись на тех страницах, где были яркие миниатюры… да и каждый прочий предмет оказался представлен именно таким образом, чтобы вернее привлечь к нему сперва взгляд, а потом и интерес покупателя.
Вот за этим-то третьим мальчишкой Брэшен и наблюдал всего пристальней. У него не имелось веских причин подозревать за семейством Фалдена какие-то посторонние намерения, кроме наследной страсти к торговле… Однако после весьма прискорбного случая, имевшего место дней десять назад, Брэшен пришел к выводу, что лучше перебдеть, чем недобдеть. В тот раз корабельный юнга весь остаток дня оттирал с корабельной палубы кровавое пятно, оставшееся после того жулика, а Брэшен до сих пор так и не вынес нравственной оценки собственному поступку. Негодяй вынудил его действовать: не мог же он, в самом деле, спокойно стоять и смотреть, как грабят его корабль?… И все равно молодой старпом крепко подозревал, что зря нанялся на «Канун весны». Не было бы его здесь – и кровь бы проливать не пришлось…
Все так, но если не здесь, то где еще он мог бы оказаться?… Кстати говоря, он и не знал, чем обернется его нынешняя служба. Согласно бумагам, его просто наняли старшим помощником на корабль, ничем не отличавшийся от других. «Канун весны» был симпатичным суденышком, несколько капризным при сильных ветрах из-за малой осадки, но зато чудесно подходившим для посещения городков, расположенных в мелководных проливах и бухтах. Собственно, по документам «Канун» и числился легким грузовым судном, перевозившим и перепродававшим товары без определенного
Реальность, однако, была весьма далека от чиновничьих записей. Брэшен являлся у капитана Финни скорее не первым помощником, а первым подручным, исполняя ту службу, которая была Финни нужнее в данный момент. Из старпома он становился то телохранителем, то переводчиком, а то и вовсе грузчиком. Что же касается самого Финни… Брэшен по сию пору не мог составить о нем однозначного суждения. Не было ясно даже, решился Финни полностью ему доверять – или до сих пор испытывал его надежность. Капитану, в частности, была присуща этакая обезоруживающая откровенность, а на самом деле – хитрая уловка, призванная дурачить поистине жутких типов, с которыми ему доводилось иметь дело. Финни не продержался бы так долго в прибрежной торговле да и просто не дожил бы до своих лет, будь он на самом деле таким доверчивым и открытым, каким любил себя показать. Он был способным мореплавателем, а что касается обаяния и способности очаровывать собеседника, то тут равных ему найти было непросто. И тем не менее Брэшен крепко подозревал: зайди речь о жизни или о серьезном денежном уроне, этот человек пойдет на все, что угодно. У него, кстати, имелся давний шрам от ножа, тянувшийся через все брюхо и, казалось бы, плохо соответствовавший миролюбивому благодушию капитана… Насквозь наигранному благодушию. А Брэшен, впервые заметив шрам, вскоре поймал себя на том, что следит за собственным капитаном столь же пристально, как и за разными темными личностями, приходившими на корабль торговаться.
И вот теперь он наблюдал, как Финни, небрежно подавшись вперед, быстро ткнул толстым пальцем последовательно в двенадцать разных украшений:
– Вот эти я попрошу тебя включить в нашу сделку, а остальные можно убрать. На что мне побрякушки, которые и так на каждом углу можно купить!
Капитан продолжал легкомысленно улыбаться, но стремительный палец безошибочно отметил лучшие драгоценности в собрании Фалдена. Брэшен про себя согласился с выбором Финни.
Фалден в ответ так и засиял, но что-то подсказало Брэшену: перекупщику сделалось слегка не по себе. Старпом сохранял маску полного безразличия. Сколько раз он уже видел, как Финни исполняет этот трюк. Поначалу он кажется ну просто беленьким и пушистым, ни дать ни взять отъевшийся мурлычущий кот, и у очередного перекупщика возникает иллюзия – вот сейчас он запросто обведет толстяка вокруг пальца. Но вот дело доходит до настоящего торга… И этому Фалдену еще здорово повезет, если капитан не оставит его вообще без штанов.
Сам Брэшен не был сторонником такого подхода. Когда он работал у Ефрона Вестрита, тот не раз говорил ему: «Никогда не обгладывай косточку дочиста, оставь и другому полакомиться. А то очень скоро никто с тобой и торговать не захочет…»
Все так, но капитан Вестрит не вел дел с пиратами. И с теми, кто сбывал для них награбленное. Здесь шла совсем другая игра. И правила в ней были совершенно иные…
С тех пор как они покинули Свечной, «Канун весны» совершил очень неспешное плавание вдоль Проклятых Берегов. Юркое суденышко осторожно, буквально ощупью поднималось вверх по течению ленивых рек и бросало якорь в лагунах, не отмеченных ни на одной карте из числа когда-либо виденных Брэшеном. Та часть побережья, которая представляла собой так называемые Пиратские острова, к тому же еще постоянно меняла свои очертания. Кое-кто говорил, это оттого, что бесчисленное множество рек и речушек, вытекавших во Внутренний Проход по сторонам и между островками, в действительности являли собой рукава одной гигантской реки, и река эта без конца изменяла свои бессчетные русла. Брэшен не видел особой разницы, считать ли протоки отдельными реками или одной. Главное, потоки теплой воды, не допускавшие к островам холод, тем не менее безбожно воняли и покрывали густой липкой грязью корабельные днища. А уж как размокали и ослабевали от этой сырости снасти, какие туманы царствовали здесь вне зависимости от времени года – словами попросту не передать!
Понятно, что другие суда здесь по своей охоте не задерживались подолгу. Что за радость торчать точно в парной бане, притом что еще и запасы пресной воды – если ту жижу, которую здесь удавалось раздобыть, можно было назвать пресной водой – вконец протухали менее чем за сутки?… Если «Канун» становился на якорь в непосредственной близости от берега, команде житья не было от полчищ кровожадных насекомых, немедленно приступавших к пирушке. А еще на волнах плясали необъяснимые огоньки и любой звук порождал очень странное, обманчивое эхо. Острова и проливы появлялись и исчезали по воле прихотливого случая. Ручьи и речки трудолюбиво намывали грязь и песок, образуя новую сушу, – и только для того, чтобы ночной шторм не оставил и следа от созданного ими за месяц…