Безумный роман
Шрифт:
Работа там, конечно, была лишь формальностью. Она всегда хотела быть партнером в фирме моих родителей. Ее недавняя помолвка с Фредом Грантом-младшим, сыном Фреда Гранта-старшего, из «Бенсон, Бейлор и Грант», стала вишенкой на вершине этого торта. Родители невероятно гордились своей идеальной старшей дочерью.
Ну а я… Они перепробовали все, чтобы заставить меня последовать примеру Аманды. Когда я была Кэролайн Ричмонд, до того, как стала Риган Беннетт (мое второе имя и девичья фамилия моей матери), от меня ожидали, что я буду вести себя как одна из рода Ричмондов. От меня ожидали того
Когда они поняли, что во мне просыпается интерес к театру, выходящий за рамки его использования в качестве социального инструмента, они перестали брать меня с собой. Они делали все возможное, чтобы обуздать мою страсть, даже отправили в школу-интернат, где не было программы по искусству.
И они были в восторге, когда узнали, что я буду жить в одной комнате с Джоанной Миллет. еще одним членом уважаемой нью-йоркской семьи. Наконец-то кто-то будет хорошо влиять на меня. Заставит следовать за мечтой, которую они для меня приготовили.
И которую я разбила вдребезги. Потому что, хотя мы с Джоанной и быстро подружились, обе разделяли ту страсть, которую наши родители отрицали. Мы любили Бродвей. И одинаково ощущали удушающее давление семьи, которая не понимала нас.
Я знала, что Миллеты винят меня в нынешнем карьерном пути Джоанны. Так же, как и мои родители винят Джоанну в моем. Несмотря на то, что она все еще соответствовала требованиям, предъявляемым кому-то из элитного круга — ее видели на мероприятиях, она давала случайные интервью — запуск «Дыры в стене» стало для нее приоритетным.
А когда моим родителям стало известно, что я собираюсь бросить юриспруденцию, чтобы изучать театр, они отказались платить за учебу, пригрозили отобрать у меня наследство и отдать все Аманде. Я раскусила их обман. Оставила позади деньги, фамилию и ожидания. Прошла путь от Кэролайн Ричмонд из нью-йоркских Ричмондов до безродной Риган Беннетт. Но я не смогла бы сделать это без своих двоюродных бабушек.
Они были изгнаны из семьи так же, как и я. Две незамужние тетушки моей матери никогда не тащили на буксире семейные традиции и были отвергнуты так же, как и я. Но, по крайней мере, они были вместе. Иногда я задумывалась, что было бы, если бы мы с Амандой были так же близки, как Герти и Сильвия. Но мы не были. Аманде нравилась жизнь, которую нам дали родители, и в каждом споре она была на их стороне. Единственными членами моей команды были мои двоюродные бабушки.
Они взяли меня к себе. Помогли получить стипендию для колледжа. Приходили смотреть все мои представления, а на дни рождения дарили билеты на Бродвейские шоу. Они стали для меня семьей. Потому что именно так всегда говорила Герти: «Если жизнь не дала тебе семью, ты должен создать ее сам». Так что, хотя я, возможно, и не получила одобрения родителей или сестры, но какое-то время у меня были двоюродные бабушки. И
Я не жалела о своем выборе. Я скучала по своим родителям и Аманде, но мне приходилось постоянно напоминать себе, что я скучала скорее по мысли о них, чем по ним настоящим. Мы по-прежнему время от времени обменивались телефонными звонками на день рождения и праздничными открытками, но о помолвке Аманды я узнала из газет и была совершенно точно уверена, что на свадьбу меня не пригласят. Это вызовет слишком много вопросов, на которые, как мне было известно, они не захотят отвечать.
И это было взаимно. Только несколько человек знали историю моего происхождения и настоящее имя. Слишком много вопросов. И этого бы не было, если бы я посылала своим родителям приглашения на представления «Дыры в стене». Потому что как бы там ни было, я хотела, чтобы однажды они посмотрели на то, что делаю, и гордились бы мной. С каждой очередной постановкой я думала о том, чтобы отправить им приглашение. Но до сих пор не сделала этого, потому что боялась, что они скажут «нет», и ненавидела это чувство.
«Ради Бога, все-таки я уже взрослая. И не нуждаюсь ни в одобрении родителей, ни в их похвале».
Но я все равно хотела этого.
— Так где мы будем есть?
Голос Джоша оторвал меня от грустных мыслей. Я отвернулась от окна и увидела, что он стоит в дверях спальни, на нем джинсы и поношенная серая футболка, с мокрыми волосами и босиком. Это было удивительно интимно, и мне пришлось отвести взгляд, пока я не покраснела. Или снова не начала пялиться на него.
— А что бы ты хотел? — спросила я.
Он небрежно приподнял плечо.
— Решать тебе, — сказал он. — Я слишком голоден, чтобы выбирать.
И вот опять, этот сексуальный блеск в глазах. Блеск, который говорил о том, что он, возможно, говорит не о еде. Этот блеск, который я имела склонность неверно истолковывать, снова и снова.
Поэтому я отвернулась и откашлялась.
— Как насчет пиццы? — предложила я. — Мы вроде как славимся ею.
— Конечно, — услышал я его голос. — Давай я возьму свои туфли, и мы можем идти.
И тут зазвонил его телефон. Он посмотрел на него, и выражение его лица изменилось. И язык тела тоже. Его плечи напряглись, пальцы сжались в кулаки. Я видела, как он сжал челюсти, как дергался мускул на его щеке.
— Я с радостью подожду, — сказала я, указывая на телефон в его руке.
— А ты когда-нибудь не испытываешь этого? — спросил он напряженным голосом, костяшки его пальцев побелели.
— О чем ты?
— Радость. Ты когда-нибудь бываешь нерадостной?
— Мне нравится быть радостной, — сказала я ему. — Разве тебе не нравится быть счастливым?
— Это требует больших усилий.
То, как он это сказал, — с усталостью в голосе, покорное выражение лица — заставило меня очень опечалиться. Казалось, он был загнан в ловушку собственного горя. Собственного разочарования и гнева. Кто бы ни был на другом конце провода, он помешал ему.
— Я думаю, требуется больше усилий, чтобы быть несчастным, — сказала я. — Это требует определенных затрат. Посмотри на себя.