Безумный рыбак. Книга стихотворений

Летом 2007 года мое совместное пребывание с родными, включая самых близких, сделалось невозможным. Я сделал несколько попыток что-то исправить, понимания не достиг, отчаялся и уехал в далекую чужую страну, где когда-то жил, но обычаев уже не помнил. В самолете бормотал молитвы о спасении любимых, но думал про злой свободный дух, витающий над водой. В аэропорту взял напрокат дряхлый автомобиль, и, ориентируясь по вспышкам памяти, добрался к полуночи до любимого озера. Мой высокогорный дом был в запущенном состоянии: забор рухнул, перила у главного входа выломаны с корнем, кто-то оборвал цепь в беседке на качелях, электричество и телефон отключены, грузовик заглох. Чертеж зодиака над головой подсказывал правильность происходящего. Предстоящее хозяйствование должно было отвлечь меня от ненужных мыслей. Я никогда не жил в лесу один, на стоицизм Робинзона Крузо или Генри Дэвида Торо не претендовал, но через пару-тройку дней смог наладить свой быт и даже починил лодку. Озеро буквально кишело рыбой: почему я раньше не знал об этом? Басс, щука, красноперый окунь, форель, рыба-солнце, ночью к берегу подходили сомы. Оленьи стада лениво уступали мне дорогу в свете фонаря, когда я возвращался с рыбной ловли, по утрам на доке прихорашивалась знакомая выдра, медведь дважды ломал мусорный бак, пока я не сколотил новый из дубовых досок, надежный как острог. Главной бедой стали тени прошлого, переполнившие жилище, реликвии прежней жизни (иконы, самовары, гитары), щемящие фотографии счастья, подарки. Призраки очаровательных дачниц настойчиво тревожили мой безгрешный сон. Я должен был бежать воспоминаний и перебрался во флигель, а усадьбу (двухэтажное кирпичное строение на берегу) стал сдавать охотникам и рыбакам на выходные. Это приносило мне достаточный доход, а общение с интернациональными постояльцами учило жизни и деловитости. Мое одиночество оживил регулируемый маскарад из многодетных хасидов, корейских беженцев, болгарских турок, польских пьяниц и американских военных. В свободное время я начал писать стихи, каковых не писал раньше.

До этого я редко позволял вкладывать в свое творчество личные обиды, радости, следы отчаяния или надежд. Мне казалось это неприличным. Зачем грузить людей своими печалями? Я был слишком возвышенным, проще сказать – надменным. Незамысловатость бытия привела к простоте и внятности изложения. Эмоции переполняли меня, словно обиженного старшеклассника. Я не пугался надрыва, романса, слезы. Они стали для меня обретением новой степени свободы. Я смаковал свое горькое горе, бесстыдно предаваясь искушению «последней прямоты». Кто еще из видавших виды поэтов может себе такое позволить? Я забыл о существовании «поэзии», о своей ответственности перед ней. Я строчил доносы об одиночестве, будучи уверенным, что откровение должно соседствовать с пошлостью. Почти все, включенное в этот сборник, сочинено прошедшим летом на отдаленном пресноводном озере в чужеземной стране. Неудивительно, что стихи получились о любви, разлуке и родине. Сейчас я смотрю на некоторые из них с недоумением, сомневаясь в авторстве. Никогда не знаешь, как изменится твой голос в зависимости от обстоятельств. Одно очевидно – это было самым счастливым временем в моей жизни.

Солнце за годом годв сердце возводит ад.Шепчет упрямый рот:ты сам во всем виноват.В душу вонзив персты,вытягивает из жилимя моей звезды:ты все это заслужил.Ты все это возжелалв материнском нутре.«Молоха обожал,кушал на серебре».Ты сам меня полюбил,когда я любила боль.Ты ею меня кормил,отведать теперь изволь.Торфяниковая водатечет из ее горстей.Она глядит в никуда,на руки берет детей.Дождь стоит над рекой,точит столетний лед.Ты обретешь покой,когда кто-нибудь умрет. Отсохнет вымя твоих коров,отморозит гребень петух певучий,огонь не согреет уютный кровзастыв под слезою твоей горючей.И сердце лишится щедрот огня,в нем черной дырой прорастет могила.Все это за то, что ты меняне спасла, не увидела, не полюбила.Сколько в закате солнца земной печали.Сосны клонятся как на море корабли,и мачтами покачнувшись, уходят в дали,не ожидая встретить в дороге родной земли.Как беспристрастен ход горящего диска,ведущий во тьму за Геркулесовы столбы.Вещая птица молчит. Слышится близкохохот и трескотня холостой пальбы.Ежевечернее медленное свиданье.Заветная служба, мой рыбачий закат.Почему каждый раз выбирает страданьетого, кто ни в чем был не виноват.Счастливей меня на этой земле не бывало.Пора бы стреножить мою молодую прыть.Хорошо когда много, но легче жить, если мало.Я не верю, что за все нужно платить.Мне светло от того, что я ничего не значу,по сравненью с печалью солнечного пути.И от этой печали я как-то радостно плачу,прижав серебристую рыбу к своей груди. Расскажи о рыбачке, о бросившем невод муже.О желаньях, исполненных с глупою прямотой.Я делал как лучше, но стало хуже.Не успокоит грешник, и не спасет святой.Мы жили с тобой у теплого синего моря.Мы выбирали сами дорогу в рай,но в радости капля за каплей копилось горе.Вот и плеснуло теперь через край.Море мертвой воды затопило уши.До небес поднимается над головой корма.Хуже худшего, жизни и смерти хуже.Мне страшно подумать, что ты сошла с ума.Я другого не вижу понятного объясненья.Где та девочка, что со мной жила?А веленья щучьего и моего хотеньяоказалось мало без твоего тепла.Так бывает, когда совсем иссякают силы.И не спросишь совета у встречного на пути.Здравствуй, милая. Здравствуй, мой сизокрылый.Бог с тобою. И больше так не шути.Не до шуток. Зачем мне пустые шутки,раз над судьбой никогда не подняться ввысь?Мы так долго стояли в томительном промежутке,и потом стремительно разошлись.Я готов заблудиться в заливах под вечным льдом.Согласен сгореть в стогу, никем не разбужен.Хуже не будет, некуда хуже,даже если станет хуже потом.Я считал, что добра от добра не ищут,но душа теперь словно карман пустой.Я дарил тебе платья за многие тыщи,но ты получила счастья рублей на сто. Я живу в бесконечном сыром лесу,в самом сердце сырых лесов.Я в сердце своем задавил слезу,и свой дом закрыл на засов.Я забыл, как поют мои сын и дочь,как звучит человечья речь.По ночам в мои ставни колотит дождьи трещит дровяная печь.Я сжигаю замшелых бумаг листы,не взглянув от кого письмо.И я не был испуган, узнав чертыстарика в глубине трюмо.Моя лодка, уткнувшись в застывший плес,не шуршит чешуею рыб.И под праздник заходит голодный пес,я все жду его нервный всхлип.Каждый год забредает со сторонычерный зверь в мой спокойный быт.В нем таится душа моей злой женыили друга, что был убит.Вертикально стоит над равниной дым,прорастая среди стволов,словно взглядом отчаянным и пустымкто-то смотрит поверх голов.Темный дом мой, зажатый в кольце лесов,у озерной стоит воды.В нем не слышно задумчивых голосов.и к добру не ведут следы. Нательный крестик теребя,шепчи заветный стих:«Мой друг, когда, спасешь себя,то ты спасешь других».Когда во мраке забытьяувидишь ясный сон –спаси не брата, но себя.И будет брат спасен.На самом главном рубеже,где только смерть видна,подумай о своей душе.Она – твоя страна.Горсть космоса в твоей горститеплее воробья,хранит тебя в ночном пути.Да, ты спасешь себя.И в воскресенье Бог придетв людской холодный хлев.И горе счастьем возрастетв тебе перегорев.Толпа теней отступит прочьпод шорохи тряпья.Воскликнет сын, заплачет дочь,но

ты спасешь себя.Цари забитые плетьми,народы на убой.Как ненавидимы людьми,спасенные собой.Пускай витает над водойсвободный, мрачный дух,ко всем, расставшимся с бедой,безжалостен и глух. Вдоль дороги деревни,между ними погосты.Над горбами харчевниосырелые звезды.Поднебесные звезды,словно мертвые мыши,свили теплые гнездапод рогожею крыши.Оттоскуют полати,затоскует телега.Приготовься к расплатеза беспечность ночлега.Станут листья бледнее,обернувшись в овраги.Краски жизни мутнеевзбаламученной браги.Пересохшие реки,как раскрытые ставни,на ладонях калекираспростертые камни.Боль белее березыи беленого храма.Поистратила слезымоя бедная мама.В дар жестокой царевнекораблей караваны –уплывают деревнив неизвестные страны.Вещий сон как монетапроступает из пыли,как звезда и планета,что когда-то забыли.Без удачи счастливый,без вины виноватый…И цветет здесь крапива,и чабрец розоватый. Мотыльки на дощатом полу,потемневшем и темном в углу,словно огни на прощальном балуили кто-то просыпал золу.Окна закрыты и дверь на замке.Бесы играют со мною в тоске.Сколько во тьме ни гадай по руке,счастье всегда вдалеке.Падшие стаи расправленных птицв бледном Китае растерянных лиц.Полуживой лабиринт вереницвсех не прочтенных страниц.Ты босиком между ними идешь,не испугай их и не потревожь.В тело вселяется нервная дрожь.Ты сам на себя не похож.С медной монеткой, зажатой в горсти,меткой удачи в тревожном пути.Пусть не сумеешь душу спасти,помни, что все впереди. Царь кровожадный дружит с ежом,садит на стол его, делает рожи,дышит как ежик, и еж дышит тоже,каждый друг в друга душой погружен.Я – это ежик, а царь – это он.Оба от страсти лезут из кожи.Было бы проще не лезть на рожон,жить, как и прежде, в мирах параллельных.Богу молиться, иметь десять жен,песенок десять пропеть колыбельныхперед отходом к глубокому сну.Или заместо запоев недельных.взять и разграбить родную страну.Но самодержец увлекся ежом,даже ежу это стало понятно.Еж оставляет зловонные пятнав ворсе ковров, где он изображенрядом с властительным другом своим.Мы сами не ведаем, что мы творим.Время грозит прорасти мятежом,вспыхнуть готовым уже безвозвратно,страшным пожаром, скота падежом,пастью чумы, что ощерилась жадно,к горлу приставленным ржавым ножом…Возгласом, что прозвучит многократнов космосе невероятно большом.На гильотину взойти? Ну и ладно.Просьба: любезнее будьте с ежом.Пусть я для вас самодур и пижон.Пусть не мужчина я вовсе, а тряпка.Главный вопрос государства решен!Мне тяжела Мономахова шапка!Да, мой приемник будет ежомс мордочкой будто куриная лапка.Власти верховной священным гужомнаделена мной иголок охапка.Что ты во тьме озираешься зябко?Прочь самогонку, несите боржом! Ты этого хотел, ты это ждал,Ты ее жаждал, сам того не зная.Гроза ужасна как лесоповалв кривых клыках сторожевого лая.И ночь, над нами звезды расстилая,обрушилась в губительный астрал.Рассеян крик кликуш и зазывал,поскольку мир исполнен большей страсти,чем суета любви и воля к власти.И гордый человек безмерно мали беззащитен от лихой напасти.Что было раньше – жалкий карнавал.Гроза огромна как лесной пожар,и как огонь беспечно ненасытна.И в водяном костре ни зги не видно.Прозренье, выстрел, солнечный удар,ниспосланный с небес Господний дар,который в старости принять постыдно.Отвесные ряды живых зеркал,в которых растворилось отраженье,и дребезжащий льдом девятый валсминает легкость быстрого скольженья,застывшую нелепость положеньяпоспешно водрузив на пьедестал.Вода надменно обняла леса.И в нервной дрожи скручивая пальцылиствы и хвои, не глядит в глаза:так выспренно знакомятся страдальцы,чтоб через миг рассорится, расстаться,не вытащив козырного туза.Я слышу – надвигается гроза.Земли и звезд сомкнулись полюса.Живому не уйти от мрачной жути.Все медленнее катится слеза,и сердце бьется воробьем в мазуте,и слышит с того света голоса.Вторжение внезапностью своейсравнимо с беспощадным печенегом.Победа достижимей и верней,чем меньше обмозгована стратегом.Тому уж не дожить до лучших дней,кто не успел обзавестись ковчегом,Срывая дерн, хватая беглецовза шиворот, заталкивает в нишимедвежьих ям их выпавшие грыжи,выкручивает руки, сносит крыши.Пронзив столетний дуб, в конце концов,подходит к дому моему все ближе.Мелькая в окнах вспышками зарниц,заглядывает взором незнакомымв смятенье недописанных страниц.И горе застывает в горле комом,когда она с ужимками блудницльнет к старым стенам, сгорбившись над домом.Разряды шарят в озере багром,неистово проламывая днищазамшелых лодок, бочек с серебром,словно клюкой копаясь в пепелище.И разрывают, брезгуя добром,утопленников мрачное кладбище.Им дела нет до их былых имен,как дикой ведьме, что чуму пророчит,смещая ход светил, закон времен,и жертв своих в лицо признать не хочет,пока дурацким воплем хриплый кочетна части не расколет небосклон.Зачем она была мне так нужна?Чинил бы сапоги, сплетал бы снасти.Надеялся, что нежная женавернется и смущенно скажет «здрасьте».Теперь осколки муторного снатрещат и холодеют в волчьей пасти.Ты этого хотел, ты это ждал.Ты ее жаждал, сам того не зная.Смолкает шум литавров и кимвал.Промокшая насквозь земля сыраядымится как разруха и развал.И что-то шепчет, тихо догорая.