Безутешные
Шрифт:
Судя по всему, его речь прискучила не только мне. Другие гости тоже беспокойно зашевелились. Я заметил, как молодая женщина в очках с толстыми стеклами переводила взгляд с Кристоффа на меня и обратно, словно собираясь его прервать. Но ее опередил коротко подстриженный мужчина, сидевший позади меня.
– Секундочку. Прежде чем продолжать, давайте определимся. Раз и навсегда.
Из дальнего конца кафе вновь долетел смех доктора Любанского:
– Клод и его пигментированное трезвучие! Ты с этим все еще не разобрался?
– Клод, – произнес Кристофф, – едва ли сейчас подходящее время…
– Нет! Именно сейчас, в присутствии мистера Райдера, я желаю определиться.
– Клод,
– Возможно, это тривиально. Но давайте определимся. Мистер Райдер, верно ли, что пигментированным трезвучиям присуща эмоциональная действенность, не зависящая от контекста? Как вы считаете?
Я почувствовал, что внимание всех присутствующих сконцентрировалось на мне. Кристофф бросил на меня быстрый взгляд, в котором мольба мешалась со страхом. Но ввиду серьезности вопроса (если даже оставить за рамками вызывающую самонадеянность, которую демонстрировал Кристофф до сих пор) я не нашел причин, чтобы уклониться от недвусмысленного ответа:
– Пигментированное трезвучие не обладает заданными эмоциональными свойствами. Собственно говоря, его эмоциональная окраска может значительно меняться в зависимости не только от контекста, но и от силы звучания. Это мое личное мнение.
Все молчали, но эффект от моих слов был несомненен. Один за другим к Кристоффу обращались суровые взгляды; он же делал вид, будто с головой ушел в содержимое своей папки. Затем мужчина, откликавшийся на имя Клод, произнес спокойно:
– Я это знал. Я всегда это знал.
– Но он убедил тебя, что ты не прав, – подхватил доктор Любанский. – Он запугал тебя – и ты поверил, что ты не прав.
– При чем тут это? – вскричал Кристофф. – Клод, ты увел нас в сторону от темы. А у мистера Райдера времени в обрез. Нужно вернуться к случаю Оффенбаха.
Но Клод, казалось, погрузился в размышления. Наконец он обернулся и посмотрел на доктора Любанского, который кивал и многозначительно улыбался.
– У мистера Райдера времени в обрез, – повторил Кристофф. – Так что, если позволите, я подытожу свои доводы.
Кристофф начал вкратце перечислять обстоятельства, которые, по его мнению, сыграли роль в несчастье семейства Оффенбах. Он старался сохранять видимость беззаботности, хотя всем было ясно, что он совершенно выбит из колеи. Как бы то ни было, но я почти его не слушал, поскольку замечание о недостатке времени внезапно навело меня на мысль о Борисе, ожидавшем меня в кафе.
Я сообразил, что он там один уже довольно давно. Мне представился маленький мальчик, который сидит в уголке за напитком и пудингом; я только что ушел, а мальчик предвкушает скорую поездку. Он бросает веселые взгляды то на посетителей в залитом солнечными лучами дворике, то на проезжающий мимо транспорт и гадает, долго ли еще ждать. Он вызывает из памяти старую квартиру, стенной шкаф в углу гостиной, где – он все больше в этом уверен – осталась коробка с Номером Девять. Но минуты текут – и наружу просачиваются сомнения, которые он до сих пор держал под спудом. Однако пока Борису удается сохранять бодрость духа. Просто произошла непредвиденная задержка. Или я зашел куда-то купить еды в дорогу. В любом случае впереди еще целый день. Потом официантка – пухлая скандинавская девица – спрашивает, не желает ли он еще чего-нибудь; при этом в ее тоне слышится нота сочувственного беспокойства, которую Борис, конечно, замечает. Он старается вернуть себе беззаботный вид; быть может, бравируя, заказывает себе еще стакан молочного коктейля. Но минуты по-прежнему идут. Борис замечает, как во дворике посетители, пришедшие много позже него, складывают свои газеты и уходят. Он видит, как сгущаются тучи, как минует полуденный час. Он возвращается мыслями к старой квартире, которую так любил, к стенному шкафу в гостиной, к Номеру Девять – и медленно, подбирая остатки пудинга, начинает смиряться с фактом, что снова брошен и поездка все же не состоится. Вокруг меня раздавались крики. Молодой человек зеленом костюме, вскочив, что-то доказывал Кристоффу в то время как не менее трех других жестами подчеркивали его слова.
– Это не относится к делу, – вопил Кристофф. – К тому же это всего лишь личное мнение мистера Райдера…
Слова Кристоффа вызвали настоящую бурю. Все в комнате заговорили одновременно, но в конце концов Кристоффу снова удалось перекричать общий шум.
– Да-да! Я прекрасно отдаю себе отчет в том, кто такой мистер Райдер! Но местные условия – они все меняют! Он еще не знаком с местной спецификой! В то время как я… Я здесь уже…
Остаток фразы потонул в криках, но Кристофф поднял свою голубую папку высоко над головой и стал ею размахивать.
– Наглец! Ну и наглец! – выкрикивал со смехом доктор Любанский.
– При всем моем уважении, сэр, – обратился Кристофф прямо ко мне, – при всем уважении к вам я удивлен тем, что вы более не проявляете никакого интереса к местным условиям. Собственно, при всем вашем авторитете, меня очень удивляет, что вы так запросто выносите суждение…
Хор протеста взревел еще яростней.
– К примеру… – надрывался Кристофф. – К примеру, я был очень удивлен тем, что вы разрешили прессе фотографировать вас перед строением Заттлера!
Меня ошеломила внезапно установившаяся тишина.
– Да! – Кристофф был явно доволен произведенным эффектом. – Да! Я сам видел! Там я его и подобрал, прямо перед строением Заттлера. С улыбкой указующего на здание!
Присутствующие по-прежнему молчали. Некоторые, судя по всему, пребывали в растущем смущении, другие – в частности, молодая женщина в очках с толстыми линзами – вопросительно на меня смотрели. Я улыбнулся и собирался изречь какой-то комментарий, но из конца комнаты донесся властный и невозмутимый голос доктора Любанского:
– Если мистер Райдер счел нужным сделать такой жест, это может означать только одно. А именно: наши заблуждения укоренились даже глубже, чем мы подозревали.
Все глаза устремились на доктора Любанского, а он встал и подошел ближе к публике. Потом застыл, склонив голову набок, словно прислушивался к отдаленному шуму шоссе. И наконец продолжил:
– Мы должны обдумать истину, которую он нам несет, и принять ее в свои сердца. Строение Заттлера! Конечно, он прав! Это не преувеличение – ни в коем случае! Взгляните на себя, на то, как вы упорно цепляетесь за дурацкие понятия, которые проповедует Анри! И даже те из нас, кто знает цену этим бредням, даже они – такова правда – остаются в плену самодовольства. Строение Заттлера! Да, так оно и есть. Для нашего города наступил критический момент. Критический момент!
Мне было приятно, что доктор Любанский не замедлил вскрыть всю нелепость утверждения Кристоффа и в то же время подчеркнул мое желание донести до горожан некую истину. Тем не менее я кипел негодованием на Кристоффа и решил, что сейчас самое время поставить его на место. Однако собравшиеся вновь начали кричать все разом. Человек, откликавшийся на имя Клод, бил кулаком по столу, споря с седым мужчиной в подтяжках и пыльной обуви. По меньшей мере четверо орали из разных углов на Кристоффа. Обстановка все больше напоминала полный хаос, и я понял, что настал подходящий момент для отступления. Но когда я поднялся, передо мной возникла молодая женщина в очках с толстыми стеклами.