Библиотечка журнала «Милиция» № 1 (1993)
Шрифт:
— Считаю, товарищ полковник, выбрались они из наших краев налегке. Основную часть добычи спрятали до лучших дней. Решили вернуться, когда многолюднее на пристанях, станциях будет — за ягодами, грибами наедут.
— Резонно. Что про автомат думаешь?
— То же. Считаю, не рискнули брать с собой.
— Какие у тебя еще дела с Кортуновым?
— Пока все. Распрощались вчера. На восемнадцать дней. Завтра могу приступить к поискам Романа.
— Нет. Другие займутся этим. Возвращайся.
Часть третья
Поездка в Коломну,
А подлинные имена тех, кого называли Романом и Климом, установили спустя два дня после возвращения Шатохина из командировки. На сей раз ошибки быть не должно. Роман — это Игольников Ефим Александрович. Тридцать два года, архитектор Союзкурортпроекта, выпускник архитектурного отделения того самого института, в котором работал погибший Тандетников. Мастер спорта по самбо и кандидат в мастера по легкой атлетике. Клим — двадцатипятилетний, без определенного рода занятий Магнолин Сергей Юрьевич. Вот у него легкое косоглазие впрямь заметно. Даже на фотографии, где снят вполоборота.
К снимкам Магнолина и Игольникова был приложен цветной фотобуклет под названием «Знаменитости на Ваганьковском».
— Обратите внимание на фамилии авторов буклета, — сказал Шатохину и Хромову начальник уголовного розыска. — Похоже, «десантники» за иконами — они же.
На обороте буклета внизу мелкими буквами было написано: «Текст и худ. оформление Е. Игольникова. Фото И. Кортунова, С. Магнолина».
— Сам же Магнолин продает буклеты, — добавил Пушных.
— А отпечатки? На чашке, банке, «Софии»? — спросил Шатохин.
— Нет, не его. А архитектор в недельной командировке, — ответил полковник.
Шатохин положил на стол самодельный буклет, взял снимки предполагаемых налетчиков.
— Агафья не согласится говорить? — спросил у Хромова.
— Бесполезно. Не подступиться к ней. К остальным потерпевшим — тоже, — ответил лейтенант.
— Жаль. Может, Иона Парамонович возьмется быть посредником?
— Его можно попросить, — Хромов кивнул.
— Мы слетаем завтра в Уртамовку? — спросил Шатохин разрешения у полковника.
— Не возражаю, — сказал Пушных. — И побывайте в обители Елены Викентьевны Тандетниковой — Великониды. Взгляните на нее, на Флору. Предупредите: соседей ограбили, и вы начеку будьте. Культовые свои предметы не раскладывайте. Снимки заберите, отдайте размножить.
Уртамовский фельдшер Корзилов помочь милиции согласился охотно: но отправиться в скиты сегодня же не мог — его ждали больные. Прием отменить или перенести никак нельзя.
Шатохин решил показать для опознания фотографии Захару Магочину, подвозившему Агафью на мотоцикле до поселка. Магочин не узнал никого — не до разглядывания было. А вот дежуривший на причале «Ореховый Мыс» сержант Шкаликов уверенно выбрал из многих снимков фото архитектора:
— Он садился на «Ракету».
— Когда?
Сержант назвал дату. Если ничего не путал, получается, что Игольников уплыл
— Появился примерно за полчаса до прибытия «Ракеты», — потирая лоб, медленно вспоминал сержант, — купил билет и в ожидании сидел на берегу. Курил, читал газету. Во что одет? Прилично, в костюм темный. Портфель кожаный был. Он еще, чтоб не ставить портфель на землю, постелил несколько лопухов.
Кассирша тоже запомнила высокого, одетого в темно-серый костюм мужчину с портфелем.
На соседней от Орехового Мыса пристани Куролино милиционер рассказал о парне в вельветовых джинсах и свитере. Появился он за считанные минуты до того, как пришвартоваться «Ракете». Парень тоже был с легкой поклажей, и на пристань пришел в сопровождении местного пасечника Борило. Оживленно разговаривали, и пасечник нес в сетке две банки меда, которые передал парню. Думал — родственник Борило.
Шатохин допросил пасечника. «Зашел в избу, попросил продать меду с таежных трав. Потом до пристани попросил поднести: ключицу он недавно ломал, тяжести таскать нельзя пока…»
Взглянув на снимки, пасечник ткнул пальцем в фотографию, на которой был Кортунов… Можно было догадаться — третий ускользнул, переодевшись, или из Куролино, или с Орехового Мыса.
Сам виноват. Сам отдал приказ: искать, задержать троих в брезентовых куртках с рюкзаками. Проверять документы у всех без исключения отъезжающих молодых мужчин — не додумался. Дежурные сотрудники инициативы не проявили, выполнили распоряжение точь-в-точь.
Вдова Тандетникова явно пристрастна была к свекрови, объясняя одними причудами отъезд Елены Викентьевны из Москвы в таежную глухомань на постоянное жительство. На самом деле все обстояло иначе. В шестидесятилетнем возрасте Елена Викентьевна вдруг заболела такой формой туберкулеза, которая более известна как скоротечная чахотка. Врачами ей было отмеряно несколько недель, в лучшем случае, месяцев. Тогда она приняла решение покинуть столицу.
Нетесовский район выбрала не случайно. После гражданской войны вся семья Тандетниковых выслана была в эти места на поселение. Елена Викентьевна прожила с родителями в забытом Богом селении с малолетства почти до совершеннолетия. Умирать ли, в поисках ли исцеляющих средств вернулась в края детства и юности — неизвестно, только через полтора года от болезни не осталось следа, а еще через два Елена Викентьевна стала Великонидой.
Обо всем это рассказывал оперативникам уртамовский фельдшер. Лечил Великониду не он. Случилось это четверть века назад, у него тогда не было ни столь богатой практики, ни опыта. О том, что у Великониды есть сын, и в гостях у нее бывал не однажды, Иона Парамонович слышал, но встречаться с ним не приходилось.
«Амфибия» катила к обители Великониды по пологому склону холма между соснами, подминая беломшаник и густо-густо разросшийся брусничник, обсыпанный зреющей ягодой. Спустившись с холма, миновали длинное кочковатое болото. Наконец показалась впереди опушка. За ней виднелся неширокий разнотравный луг, а дальше — кедры, кедры. Между кедрами мелькнул домик с тесовой крышей.
— Великонидин, — указал на домик Поплавский.
— Останови, пешком дойдем, — велел Шатохин водителю, и машина встала, мотор заглох.