Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2)
Шрифт:
— Смотри-ка, смотри, как он развевается! — говорит пионерка. — Я тебе даю самый красивый флаг!
Я крепко держу флаг и смотрю вверх. Красный шелк колышется над моей головой. Он, как сказочная красная птица, хочет улететь вверх и, подняв меня с земли, унести с собой.
Если бы он поднял меня и понес, я первым долгом полетел бы к папе и прикрепил этот флаг к седлу папиного коня. И мы вместе помчались бы на врага и победили его. Фашист сейчас же убежал бы, испугавшись красного флага! А если бы еще весь наш народ встал перед ним с красными флагами, у
Оксана тянет меня за рукав. Девушки, которые стояли перед нами, ушли уже далеко вперед, и весь народ двинулся за ними. Я чуть не остался один. Хорошо, что у меня есть сестра! Я заспешил, и мой флаг сразу рванулся вперед.
Мы идем по улице. Дома по обеим сторонам, и деревья с зелеными почками, и дети, которые шагают рядом со мной, вдруг кажутся мне меньше, чем были. Может, это я вырос, стал большим?
Мне кажется, что я и не шагаю вовсе, а флаг, который держу в руках, — мой красный флаг — несет меня по воздуху.
Кто-то в задних рядах запевает песню. Я и раньше слышал эту песню, но сейчас она доносится до меня как будто издалека. Я хочу петь вместе со всеми, но почему-то мой голос теряется, я не слышу себя. Краешком глаза смотрю на Оксану. У нее тоже шевелятся губы, а голоса не слышно.
Кто же поет ту песню, которая несется над головами людей?
Я закидываю голову. Мой флаг колышется в такт песне.
Оксана тихонько дотрагивается до моей руки:
— Пой, Ямиль. Хорошо же!
— Да, хорошо, Оксана, очень хорошо!
Сестра придвигается ближе ко мне, и мы поем вместе со всеми веселые песни.
Мы идем мимо нашего дома. У ворот я вижу бабушку. Она стоит, спрятав руки под фартуком, и, улыбаясь, смотрит на идущих мимо людей. Ага! Она ищет меня и Оксану. Мы поднимаемся на цыпочки:
— Бабушка!..
Узнала, увидела! Часто-часто кивает головой, а лицо светлое, даже морщинок не видно. Глядя на бабушку, я вдруг вспоминаю о башмаках и смотрю вниз. Мои ноги и ноги Оксаны, обутые в новые башмаки, ступают крепко по земле.
Теперь уже песня не доносится ко мне издалека, она гремит по всей улице, и мне кажется, что она выходит только из моей груди — так громко я пою. Дома и деревья уже не кажутся мне маленькими, я иду вместе со всеми людьми, я, счастливый мальчик Ямиль! Рядом со мной идет один малыш с Нижней улицы. На его маленьком носу блестят капельки пота, а пухлые щеки чуть-чуть вздрагивают на каждом шагу. Мне интересно: почему они вздрагивают?
Быстро поворачиваю голову, смотрю на сестру. Она шагает, глядя прямо перед собой. Ее голубые глаза прищурены, а маленький флажок, который она держит в руке, касается ее русых волос. Почему-то сейчас Оксана не смотрит на меня. И вдруг кто-то словно шепчет мне на ухо: «Тебе, Ямиль, очень приятно нести настоящий флаг. Гораздо приятнее, чем маленький флажок. Думаешь, другим не хочется подержать настоящий флаг?»
Нет, эти слова никто не шепчет мне, просто я сам так думаю.
Мне хотелось бы, чтоб и Оксане, и Фариту, и Фагиме — всем было очень-очень
Я хочу отдать флаг сестре и вдруг вспоминаю: «Как это было в той книге, которую читала нам мама? Один солдат никому не отдал знамени и не бросил его даже тогда, когда был тяжело ранен в бою. „Знамя — священная вещь“, — сказала мама».
Священная — значит очень хорошая. А знамя и флаг — это одно и то же. И в моей руке сейчас знамя… Я еще крепче сжимаю древко.
Когда песня затихает, слышу, как шелестит мой флаг. Нет, разве я могу отдать его кому-нибудь, кроме той пионерки! Флаг должен быть у того человека, которому его дали нести.
Первые ряды свернули из переулка дедушки Тимербулата на Полевую сторону. Около высокой трибуны, сложенной из камней, народ остановился. Ко мне подошла та самая пионерка и взяла у меня флаг.
— Наверно, у тебя руки устали, малыш, — сказала она.
А мои руки еще совсем не устали. Разве могут устать руки у того, кто несет флаг! Только пальцы немного отекли, но это пустяки.
Взрослые окружили трибуну. Дядя Рашит встал на самый высокий камень. Даже я со своего места увидел дядю Рашита. Но откуда-то вдруг появился Марат.
— Аля-ля! Кое-кто шел с настоящим флагом! — улыбаясь, сказал он и положил мне руку на плечо. — Может быть, ты думаешь, Ямиль, что я завидовал тебе? Нет, не завидовал. Но глаза немного разгорелись.
Я ничего не успел ответить, потому что Оксана потянула меня за собой.
— Давай найдем маму, Ямиль, — попросила она. — Как хорошо это было, когда ты шел с настоящим флагом! И мама, и бабушка, и дедушка Мансур радовались. И я радовалась.
Когда мы, взявшись за руки, пробирались через толпу, кто-то подошел сзади и обнял нас. Это была мама. Она подняла Оксану и посадила к себе на плечи. Какой-то дядя поднял меня — мне показалось, что я взлетаю вверх, — и вот я тоже очутился на плечах. Теперь нам с Оксаной стало хорошо видно далеко вокруг. Дядя Рашит, стоя на камне, что-то говорит, размахивая фуражкой. Звездочка на фуражке блестит, как зеркальце на солнце.
— Да здравствует наша великая Родина! — заканчивает свою речь дядя Рашит.
— Ура, ура! — кричат люди и хлопают в ладоши.
Мы с Оксаной тоже хлопаем так, что ладони сразу краснеют. Потом нас опускают на землю.
— Устали, наверно, дети мои? Идите домой, — говорит мама. — А ты, дочка, отдай свой флажок мне, я сама передам его девочке-пионерке.
Мы бежим домой. У нашего переулка мы оборачиваемся и видим, что весь народ тоже начинает расходиться.
Чем только не угостила нас в этот день бабушка! Она очень любит этот праздник и нас любит, вот и наготовила всяких вкусных вещей. Что было у нас на столе, я уже не помню теперь, да и рассказывать о том, что «я кушал то да другое», не годится, как говорит бабушка. Это она говорила не мне, а какой-то тетеньке. Но если я стану рассказывать, что ел, то скажет и мне.