Библиотека мировой литературы для детей, том 36
Шрифт:
В голосе Эвтибиды слышались дрожь, волнение, слезы, и наконец девушка разразилась «безудержными» притворными рыданиями.
Впечатление, произведенное кокетством и всеми ухищрениями Эвтибиды, было как раз то, какого она и ожидала; за последние два месяца она не раз испытывала на Эномае силу своих чар.
Гигант был вне себя. Встревоженный, бормоча бессвязные слова, он бросился целовать ноги девушки, стал просить у нее прощения, клялся, что никогда ни в чем не мог подозревать ее; горячо и искренне уверял ее в том, что, с тех пор как он узнал ее, он любит и обожает ее как нечто для него священное, боготворит, как боготворят богов. И, так как гречанка
И он вкратце рассказал девушке все, что обсуждали начальники гладиаторов. Он сообщил, что после высказанных соображений о необходимости иметь на своей стороне часть патрициев и римской молодежи, обремененной долгами, жаждущей перемен и мятежно настроенной, было решено завтра же отправить надежного гонца к Катилине с просьбой принять командование над войском гладиаторов; выполнить это поручение взялся Рутилий.
Несмотря на то что германец поведал все тайны Эвтибиде, что и было целью всех ухищрений и уловок гречанки, она продолжала еще некоторое время хмуриться и притворяться недовольной, но вскоре повеселела и стала улыбаться Эномаю, который простерся на полу и, поставив маленькие ножки гречанки себе на голову, сказал:
— Вот, Эвтибида… разве я не раб твой?.. Топчи меня своими ножками… я повержен в прах… голова моя служит скамьей для ног твоих…
— Встань… встань, о мой возлюбленный Эномай, — произнесла гречанка, голос ее звучал тревожно и робко, между тем как лицо сияло от радости, а глаза мрачно блестели при виде колосса, распростертого у ее ног. — Встань, не твое это место. Встань… и иди сюда, ко мне… ближе, к моему сердцу.
С этими словами она схватила гладиатора за руку и нежно притянула к себе. Тот вскочил и, обняв девушку, поднял ее на руки и едва не задушил своими бешеными поцелуями.
Когда Эвтибида могла наконец произнести несколько слов, она сказала:
— Теперь оставь меня… я должна пойти к моим лошадям, каждый день я проверяю, задал ли им корму и позаботился ли о них Зенократ… Увидимся позже… когда все в лагере утихнет. Помни, никто не должен знать о нашей любви, никто… в особенности Спартак!
Германец послушно опустил ее на землю и, в последний раз крепко и горячо поцеловав, вышел первым и направился к своей палатке, расположенной недалеко от палатки Эвтибиды.
Через несколько минут вышла и гречанка. Она направилась в палатку, где рядом с ее лошадьми находились двое ее верных слуг, безгранично ей преданных. Она размышляла про себя:
«Да, да!.. Задумано недурно… недурно: призвать Катилину, чтобы он возглавил шестьдесят тысяч рабов!.. Это значило бы облагородить армию и самое восстание… За Катилиной пошли бы все самые знатные и отважные римские патриции… возможно, восстали бы и тибрские плебеи… и восстание рабов, которое неминуемо будет подавлено, превратилось бы в серьезную гражданскую войну, следствием которой явилось бы, по всей вероятности, полное изменение государственного строя… Нечего надеяться на то, что влияние Спартака поколеблется, если Катилина станет вождем: Катилина слишком умен, он поймет, что без Спартака ему не
Так размышляя, Эвтибида дошла до палатки своих верных слуг; там, отозвав Зенократа в сторону, она вполголоса по-гречески долго и оживленно разговаривала с ним.
Ранним утром следующего дня тот, кто находился бы на консульской дороге Гнатии, которая ведет от Брундизия к Беневенту, увидел бы стройного и сильного юношу в обыкновенной тунике из простой и грубой шерсти; на его плечи была накинута широкая темная пенула, на голове надета меховая шапка. Юноша ехал верхом на гнедом апулийском коне, который шел рысью по дороге от Гнатии в сторону Бария. И если бы кто-нибудь встретился с ним и обратил внимание на открытое смуглое лицо юноши, на его довольный, спокойный и непринужденный вид, то по одежде и внешности принял бы его за местного зажиточного земледельца, направляющегося по своим делам на рынок в Барий.
Три часа спустя путник прибыл на почтовую станцию, расположенную примерно на полпути между Гнатией и Барием; там он остановился, чтобы дать передышку своему коню и немного подкрепиться самому.
— Привет тебе, друг мой, — обратился он к слуге хозяина станции, пришедшему принять его коня.
Юноша соскочил с лошади и добавил, обращаясь к толстому краснощекому мужчине, появившемуся в этот момент на пороге дома:
— Да покровительствуют боги тебе и твоему семейству!
— Да хранит тебя Меркурий во время твоего путешествия! Ты желаешь отдохнуть и подкрепиться после долгого пути? Судя по усталости твоего благородного красавца апулийца, ты издалека.
— Он уже шесть часов в пути, — ответил путешественник и тут же добавил: — Тебе нравится мой апулиец? Не правда ли, хороший конь?
— Клянусь крыльями божественного Пегаса, такого красавца не часто увидишь!
— Эх, бедняга! Кто знает, каким он будет через месяц! — произнес со вздохом путешественник, входя в дом хозяина станции.
— Почему же? — спросил тот, следуя за своим гостем.
Он тотчас же предложил путешественнику сесть на скамью за один из трех столиков, стоявших вдоль стен зала.
— Не желаешь ли чего-нибудь поесть? — предложил хозяин станции. — А почему это бедное животное… Не хочешь ли ты старого формианского, оно может поспорить своим изысканным вкусом с нектаром Юпитера… А почему твой конь через месяц будет в таком плохом состоянии?.. Не желаешь ли жареной баранины?.. Барашек нежный и сладкий, как молоко, которым его кормила мать. Могу тебе предложить также вкусного масла… свежего сыра, со слезой, похожей на росу на нежной траве, где паслись коровы, из молока которых он приготовлен… А этот бедный конь, о котором ты только что говорил…
Путешественник поднял голову и посмотрел с легкой насмешкой на толстого и краснощекого хозяина станции, суетившегося, хлопотавшего и болтавшего без умолку, не поспевая даже взглянуть на своего гостя. Болтовня хозяина была прервана приездом нового гостя, соскочившего в этот момент с сильного и горячего коня, у которого раздувались ноздри, пена покрыла удила, а бока вздымались от частого, прерывистого дыхания: вероятно, коню пришлось пробежать немалое расстояние.
Новый гость был человек высокий и плотный, с сильно развитыми мускулами, у него было смышленое загорелое безбородое лицо; по одежде его можно было принять за раба или отпущенника, служившего в какой-нибудь богатой родовитой семье.