Библиотека мировой литературы для детей, том 36
Шрифт:
— О, боги!.. — произнесла она, с усилием освобождаясь от объятий юноши. — О, боги не только познают любовь — они упиваются радостью, а мы обречены любить молча, не имея возможности излить непреоборимый пыл нашей любви, не…
— Но кто же, кто нам запрещает? — спросил Арторикс, глаза которого сияли радостью.
— Не пытайся узнать, кто наложил запрет, — печально ответила девушка. — Не желай узнать… Такова судьба наша. Мы не можем принадлежать друг другу… Тяжкая… жестокая… непреодолимая судьба… Оставь меня… уходи… не спрашивай больше.
И, горько рыдая, она добавила:
— Ты видишь, как я страдаю? Понимаешь ли ты, как я страдаю?..
И, бросив в угол свой щит, она закрыла лицо руками и зарыдала.
Когда испуганный Арторикс подбежал к ней и стал целовать ее руки, она снова оттолкнула его, мягко, но в то же время настойчиво говоря ему:
— Беги от меня, Арторикс. Если ты честный человек и искренне любишь меня, уйди, беги возможно дальше отсюда, оставь меня.
Подняв глаза, она увидела через вход в палатку Цетуль, которая в эту минуту проходила по преторской площадке. Рабыня- нумидийка Цетуль двадцать дней назад прибежала в лагерь гладиаторов из Таранта, потому что ее госпожа, жена патриция из Япигии, велела отрезать ей язык за излишнюю болтливость. Мирца окликнула ее:
— Цетуль! Цетуль!
И, повернувшись к Арториксу, добавила:
— Она идет сюда… Надеюсь, Арторикс, теперь ты уйдешь!
Галл взял ее руку и, запечатлев на ней горячий поцелуй, сказал:
— Все же ты должна открыть мне свою тайну!
— Не надейся, этого никогда не будет!..
В эту минуту к палатке Спартака подошла Цетуль. Арторикс, радостно возбужденный и в то же время опечаленный, медленно удалился. Душа его была полна сладостными воспоминаниями, а в голове роились печальные мысли.
— Пойдем, Цетуль, принесем эту овечку в жертву статуе Марса Луканского, — сказала Мирца, указывая на белую овечку, привязанную в одном из углов палатки, и стараясь скрыть от рабыни волновавшие ее чувства.
Несчастная рабыня, лишенная языка своей бесчеловечной госпожой, кивком головы выразила свое согласие.
— Я как раз надевала доспехи, собираясь идти в храм бога войны, и искала тебя, — пояснила молодая женщина, подымая с полу брошенный щит и надевая его на руку.
Мирца направилась в угол, где стояла овечка, стараясь скрыть от нумидийки румянец, заливший ее лицо при этой лжи.
Она отвязала веревку и конец ее подала Цетуль, вышедшей из палатки. Рабыня вела за собой животное, рядом с ней шла Мирца.
Вскоре обе женщины вышли из лагеря через декуманские ворота, выходившие к реке Акри, так как преторские ворота были обращены в сторону Грумента.
Отойдя примерно на милю от лагеря, Мирца и Цетуль поднялись на небольшой холм, возвышавшийся неподалеку от реки; там был воздвигнут священный храм Марсу Луканскому. Здесь, следуя греческому, а не латинскому обряду, Мирца принесла в жертву богу войны овечку, чтобы он ниспослал милость войску гладиаторов и их верховному вождю.
В это время Спартак со своими конниками возвратился из разведки, куда он отправился утром. Он встретил вражеских разведчиков, напал на них и обратил в бегство, взяв семерых в плен. От них он узнал, что Красс со всем своим войском направляется в Грумент. Спартак подготовил все для сражения с Крассом, который через два дня пополудни появился со своим войском, расположив его в боевом порядке
После сигналов как с той, так и с другой стороны начался рукопашный бой, перешедший вскоре в общую ужасающую резню. Сражение длилось четыре часа. Обе стороны бились с равным упорством и доблестью, но к закату солнца левое крыло войска гладиаторов, которым командовал Арторикс, дрогнуло. Солдаты- новички, находившиеся в гладиаторских легионах, были недостаточно обучены и не обладали опытом; они не могли противостоять натиску римлян, тем более что после децимации римские легионеры стали отважными и смелыми до дерзости. Беспорядок и суматоха возрастали с каждой минутой, вскоре дрогнул самый центр. Несмотря на чудеса храбрости, проявленные Арториксом, — спешившись, он боролся против наступающего врага, уже раненный в грудь и в голову, шлем его был разбит, кровь обагряла лицо, но он не выпускал из рук оружия, — его легионы все же продолжали отступать все в большем и большем беспорядке. В это время появился разгневанный Спартак. Громовым голосом, упрекая солдат, он крикнул:
— Клянусь вашими богами, поражения, которые вы до сей поры наносили римлянам, превратили их в мощных львов, а вас — в жалких кроликов! Остановитесь, во имя Марса Гиперборейского, и следуйте за мной! Сражаться будем вместе, мы обратим их в бегство, как это уже бывало не раз. Если только вы будете биться, как подобает храбрым, мы и теперь их осилим.
И, бросив свой щит в нападающих врагов, он выхватил меч у раненого гладиатора и устремился на римлян с двумя мечами, как обыкновенно сражались в школах гладиаторов. Он так быстро описывал ими круги, наносил удары с такой силой и быстротой, что вскоре великое множество легионеров лежало на земле: одни убитые, другие смертельно раненные. Римляне принуждены были отступить. Перед могучей силой этих ударов не могли устоять ни щит, ни панцирь, все разлеталось, разбитое вдребезги; оба меча Спартака сеяли вокруг него гибель и смерть.
При виде этого гладиаторы воспрянули духом и с новыми силами бесстрашно бросились в бой, а Спартак, проходя через ряды ближайшего легиона, творил такие же чудеса, приближая победу.
Но центр войска гладиаторов, на который были направлены все силы Красса, лично командовавшего своим любимым шестым легионом, состоявшим из ветеранов Мария и Суллы, не мог более противостоять страшному натиску ветеранов, заколебался и начал отступать.
Спартак был на левом крыле, когда его глазам представилось печальное зрелище бегства гладиаторов в центре. Он бросился к коннице, стоявшей в резерве как раз за центром, вскочил на своего коня, которого держал под уздцы нумидиец, и велел трубить приказ кавалерии построиться в двенадцать рядов, с тем чтобы создать вторую боевую линию. Легионы, обращенные в бегство, теперь могли пройти через промежутки между боевыми рядами конницы, чтобы укрыться в лагере; фанфары протрубили им сбор.
Но все эти меры не могли спасти легионы центра и левого крыла: они отступали в беспорядке, неся огромные потери. Только правое крыло, которым командовал Граник, отходило, соблюдая порядок. Чтобы сдержать стремительный натиск римлян и спасти войско от полного поражения, двенадцать отрядов конницы под началом Спартака обрушились на римские когорты, ряды которых были смяты, и легионерам пришлось спешно отступить, построиться в круги, квадраты и треугольники, чтобы не быть уничтоженными конницей гладиаторов, которая теперь рубила застигнутых врасплох одиночек.