Библиотека мировой литературы для детей, том 36
Шрифт:
Марк Красс был поэтому вынужден трубить сбор, чтобы ввести в бой еще восемь легионов и начать новое, еще более грозное сражение. Два других легиона он разместил на правом и левом крыльях своих боевых порядков, надеясь охватить гладиаторов с флангов, но конники Спартака растянули фронт гладиаторов вправо и влево, и опять римского полководца постигла неудача.
Тем временем Граник привел в боевую готовность шесть первых легионов; он выстроил их на склоне холмов, шедших вокруг стен Темесы, и, когда Красс решил ввести в бой кавалерию, Спартак отступил за боевые порядки первой линии, которой командовал Граник и которая снова была готова к сражению с римскими войсками.
Таким образом, сочетая
— Презренный гладиатор, низкий, если угодно, но надо признаться, что проклятый Спартак обладает многими качествами выдающегося полководца.
— Скажи прямо, — с горечью заметил Скрофа, понизив голос, — что Спартак бесстрашный, прозорливый, блестящий полководец.
Так закончилась эта битва, которая длилась более семи часов. Гладиаторы потеряли шесть тысяч убитыми, а римляне — семь.
Это, однако, не помешало Крассу, когда Спартак удалился в Темесу и укрылся там, объявить себя победителем и написать сенату, что он надеется закончить войну через двадцать или тридцать дней: гладиатор заперт и, уж конечно, не вырвется из его рук.
Спартак успел за это время окружить стены города широкими рвами, был все время начеку, заботился об обороне и молча обдумывал план маневра, который помог бы ему выйти из затруднительного положения.
Фракиец категорически запретил жителям отлучаться из города под каким бы то ни было предлогом; ночью и днем городские ворота и стены охранялись гладиаторами.
Наложенный Спартаком запрет испугал жителей Темесы; они решили, что эта мера повлечет за собой все опасности и беды длительной осады, которую Красс не замедлит применить; они уже предвидели все ужасы голода.
Спартак воспользовался этим страхом и, когда представители городских властей пришли просить его вывести войска из города, предлагая за это оружие, съестные припасы и большое количество денег, фракиец ответил, что у жителей Темесы есть один- единственный способ избавиться от ужасов осады и голода: они должны собрать все имеющиеся в городе рыболовные лодки, челноки, небольшие суда и доставить их возможно скорее на берег, где стояли его кавалерия и три легиона. Кроме того, Спартак приказал прислать к нему всех, сколько есть в городе, искусных мастеров для постройки лодок и судов; передать ему весь строительный материал, которым располагает город, чтобы он мог построить флотилию для перевозки войск на сицилийский берег. Только это может спасти население от длительной осады и ужасов войны.
Городские власти, патриции Темесы и все население города согласились на предложение Спартака, и вскоре на берегу моря много сотен мастеров при содействии тысяч гладиаторов принялись за постройку флота — небольших, но многочисленных судов.
А в это время Красс, чтобы запереть врага, занял самые важные позиции, послал гонцов в Турин, Метапонт, Гераклею, Тарант и Брундизий с требованием немедленно в большом количестве прислать ему осадные орудия, катапульты и баллисты, так как он понимал, что без них война могла затянуться надолго.
В то время как один полководец готовил свое войско к жестокой осаде Темесы, а другой собирался переплыть в Сицилию и там поднять войну, еще более грозную, чем нынешняя, разъяренная и охваченная нетерпением Эвтибида, тая в душе месть, одиноко бродила по римскому лагерю. С присущей ее натуре отвагой и дерзостью она задумала обследовать окрестности города и подойти возможно ближе к аванпостам врага, чтобы выбрать пологий и наименее трудный доступ к стенам и попытаться неожиданно проникнуть в город. По ее приказанию
Мнимая эфиопка, осторожно пробираясь в предрассветных сумерках, вскоре очутилась близ указанного источника. Вдруг она услышала приглушенный шепот и лязг мечей о щиты и догадалась, что, по всей вероятности, этот источник охраняет когорта гладиаторов.
Тогда она тихо свернула налево и пошла вдоль холма, чтобы разведать местность.
Пройдя примерно с полмили, Эвтибида очутилась в том месте, где холм, вокруг которого она бродила, соединялся с другим, более высоким холмом. Оттуда, слева от гречанки, виднелось море. Молодая женщина остановилась и при слабом свете зари стала осматриваться. Ей показалось, что перед ней среди темной массы деревьев возвышается какое-то здание. Она стала всматриваться пристальнее и убедилась, что это храм.
Минуту она постояла в раздумье, затем, сделав энергичный жест, говоривший о принятом решении, быстро направилась к храму, отстоявшему очень далеко от стен города. В этом месте городские стены шли по изгибу холма, который, как показалось гречанке, был занят гладиаторами.
Через несколько минут Эвтибида дошла до здания. Оно было небольшое, но очень красивое и изящное, построенное из мрамора в дорическом стиле. Гречанка быстро сообразила, что это священный храм Геркулеса Оливария. Гладиаторы его не охраняли; их аванпосты доходили только до небольшого дома, находившегося на расстоянии двух полетов стрелы от названного храма.
Храм был пуст, и, обойдя его кругом, Эвтибида собиралась уже уходить, как вдруг заметила старика. Судя по одеянию, это был жрец. Погруженный в свои мысли, он стоял, опершись на колонну храма, близ жертвенника, перед которым возвышалась чудесная мраморная статуя Геркулеса с оливковой палицей; отсюда и было его имя — Геркулес Оливарий.
Гречанка подошла к жрецу и рассказала ему на испорченной латыни, что она хотела наполнить свою амфору водой из источника при храме, что она рабыня одного из местных землепашцев; ее господин, узнав о приближении войск, бежал и укрылся в развалинах храма Януса, в глубине долины, а там совсем нет питьевой воды.
Жрец, принадлежавший к роду потитиев, провожая рабыню к источнику, где она должна была набрать воды в амфору, разговорился с Эвтибидой о печальных временах и дурных последствиях войны, тем более пагубных, что, по словам жреца, заброшена религия — единственный источник людского благополучия.
Эвтибида соглашалась с ним и хитрыми вопросами и восклицаниями, с виду простыми и незатейливыми, поощряла говорливого потития, утверждавшего, что древние италийцы искони отличались благоговейным отношением к великим богам и почитали их, а поэтому Сатурн, Юпитер, Марс, Юнона, Церера, Геркулес, Янус и другие боги щедро дарили им свои милости и пеклись о них; теперь же скептицизм и эпикуреизм все больше и больше проникают в души людей; культ великих богов заброшен, а жрецов предают осмеянию; боги, оскорбленные такой нечестивостью, ниспосылают справедливые кары. Для добрейшего потития, таким образом, все войны, резня, мятежи, которые в течение тридцати — сорока лет омрачали Италию, были не чем иным, как явным проявлением гнева небесного.