Библиотека мировой литературы для детей, том 36
Шрифт:
— Вполне ли ты уверен, Эрцидан, что на расстоянии двенадцати шагов попадешь ей прямо в сердце?
— Вполне. А ты уверен, что всадишь ей стрелу в шею?
— Увидишь.
Оба каппадокийца, насторожив слух и приготовив оружие, стояли безмолвные и неподвижные.
Между тем взволнованная Эвтибида бродила по окрестностям, словно стремясь ускорить приближение рассвета в надежде, что Мирца выйдет из города и направится к храму. Время казалось ей вечностью. Пять или шесть раз она выходила из рощи падубов, доходила почти до аванпоста гладиаторов и снова возвращалась обратно. Она заметила, что сирокко,
Эвтибида снова взглянула на дорогу, ведущую к домику, и, соблюдая осторожность, пошла в сторону аванпоста. Но не сделала она и двухсот шагов, как приглушенный, но грозный голос заставил ее остановиться:
— Кто идет?
Это был патруль гладиаторов, который, как это принято в войсках, выходил на заре, чтобы осмотреть окрестности. Эвтибида, ничего не отвечая, повернулась спиной к патрулю и попыталась бесшумно и быстро ускользнуть в рощу. Патруль, не получив ответа, двинулся туда, где скрылась Эвтибида. Вскоре беглянка и преследующие приблизились к роще, на границе которой с натянутыми луками стояли притаившись каппадокийцы.
— Ты слышишь шум шагов? — спросил Аскубар Эрцидана.
— Слышу.
— Будь наготове.
— Сейчас же пущу стрелу.
Начавшийся рассвет уже рассеивал густой мрак ночи, но рабы, не вполне ясно распознав, кто это был, заметили только маленького воина, быстро приближавшегося к ним.
— Это она, — сказал едва слышно Аскубар товарищу.
— Да… на ней панцирь… шлем… фигура маленькая, это непременно женщина.
— Это она… она.
И оба каппадокийца, прицелившись, одновременно спустили тетиву лука; обе стрелы, свистя, вылетели и впились — одна в белую шею, а другая, пробив серебряный панцирь, в грудь Эвтибиды.
Долгий, пронзительный, душераздирающий крик раздался вслед за этим. Аскубар и Эрцидан тут же услыхали шум многочисленных, быстро приближающихся шагов и громоподобный голос:
— К оружию!..
Оба каппадокийца бросились бежать по направлению к римскому лагерю, а декану и четырем гладиаторам преградило путь тело Эвтибиды, которая рухнула на дорогу и теперь лежала, распростершись в луже крови, лившейся из ее ран, особенно из раны на шее, потому что стрела Аскубара попала в сонную артерию и разорвала ее.
Гречанка громко стонала и хрипела, но не могла произнести ни слова.
Гладиаторы наклонились над телом упавшей, и, поднимая ее с земли, все пятеро одновременно спрашивали ее, кто она и каким образом ее ранили.
Между тем уже совсем рассвело, и гладиаторы, положив Эвтибиду на краю дороги, прислонили ее спиной к стволу дуба. Они сняли с нее шлем и, увидав, что по плечам умирающей рассыпались густые рыжие волосы, воскликнули в один голос:
— Женщина!
Они наклонились над ней и, поглядев в лицо, покрывшееся смертельной бледностью, сразу узнали ее и воскликнули в один голос:
— Эвтибида!..
В эту минуту подоспел манипул гладиаторов. Все столпились вокруг раненой.
— Раз она ранена, значит, кто-то стрелял в нее, — сказал центурион, командовавший
Пятьдесят гладиаторов побежали в сторону храма Геркулеса Оливария.
Остальные окружили умирающую. Панцирь ее был весь в крови; кровь лилась ручьем. Гладиаторы с мрачными лицами молча следили за агонией этой женщины, принесшей им столько несчастья и горя. Лицо гречанки посинело, она все время металась, опуская голову то на одно, то на другое плечо и издавая безумные стоны; она подымала руки, как бы желая донести их до шеи, но они тут же бессильно падали; ее рот конвульсивно открывался, как будто она силилась что-то сказать.
— Эвтибида! Проклятая изменница! — воскликнул мрачно и строго центурион после нескольких минут молчания. — Что ты делала здесь в такой ранний час? Кто ранил тебя? Ничего понять не могу, но по случившемуся я догадываюсь о каком-то новом страшном замысле… жертвой которого ты по какому-то случаю стала сама.
Из посиневших губ Эвтибиды вырвался еще более ужасный стон; она руками указала гладиаторам, чтобы они отошли в сторону.
— Нет! — вскричал центурион, проклиная ее. — Ты изменой своей погубила сорок тысяч наших братьев… Мы должны припомнить тебе все твои злодеяния, должны сделать твою агонию еще более ужасной — этим мы умилостивим их неотомщенные тени.
Эвтибида склонила голову на грудь, и, если бы не слышалось ее прерывистое дыхание, можно было бы подумать, что она умерла.
В эту минуту появились, тяжело дыша, все пятьдесят гладиаторов, преследовавшие каппадокийцев. Они привели с собой Эрцидана; он был ранен стрелой в бедро, упал и был взят в плен. Аскубару удалось убежать.
Каппадокиец рассказал все, что знал, и тогда гладиаторы поняли, как все произошло.
— Что случилось? — раздался женский голос.
Это была Мирца, как обычно в своем военном одеянии. В сопровождении Цетуль она шла в храм Геркулеса.
— Стрелы, которые проклятая Эвтибида предназначала тебе, благодаря счастливому вмешательству какого-то бога, может быть Геркулеса, поразили ее самое, — ответил центурион, давая Мирце дорогу, чтобы она могла войти в круг гладиаторов.
Услышав голос Мирцы, Эвтибида подняла голову и вперила свой угасающий, полный ненависти и отчаяния взор в глаза девушки. Губы ее судорожно искривились; казалось, она хотела произнести что-то. Растопырив пальцы, гречанка протянула руки к сестре Спартака, как бы желая схватить ее… Последним усилием она рванулась вперед, затем, испустив предсмертный стон, сомкнула веки; голова ее упала на ствол дерева. Недвижимая и бездыханная, Эвтибида свалилась на землю…
— На этот раз в сеть попался сам птицелов! — воскликнул центурион и предложил Мирце и остальным товарищам следовать за ним.
Все в молчании удалились, оставив на дороге труп презренной предательницы.
Глава двадцать вторая
ПОСЛЕДНИЕ СРАЖЕНИЯ. — ПРОРЫВ ПРИ БРАДАНЕ. — СМЕРТЬ
В тот момент, когда Эвтибида, поплатившись за свои преступления, умирала на глазах у Мирцы возле дороги, ведущей от Темесы к храму Геркулеса Оливария, в порт прибыло судно, с которым Граник послал Спартаку вести о себе.