Библиотека
Шрифт:
Он встал и немного походил по комнате. Прикосновение босых ног к прохладным половицам действовало успокаивающе.
– Черт! Кажется, я схожу с ума! – он сделал еще один круг и вернулся к кровати. – Правда, мне не в первой, – сказал он уже спокойнее.
Сон… Конечно же, его встревожил сон. И этот… Рыцарь. Но теперь он видел его другим. Совсем другим.
Молодым, сильным, красивым; верхом на сытом, сером в яблоках, могучем жеребце. И никакого снега.
Рыцарь выехал из леса на широкий зеленый луг и остановился, поджидая кого-то. Спустя минуту показался его спутник: пожилой
– Доблестный кавалер! – дребезжащим голосом сказал седоволосый. – Вашему Букефалю и десяток лье нипочем. А моя Красотка уже устала.
– Сдается мне, – рыцарь оперся на высокую луку седла и обернулся к спутнику. В глазах его светилось лукавство, – что не так устала Красотка, как старик Гильом. А? Не так ли?
Седоволосый, которого рыцарь назвал Гильомом, покачал головой.
– От глаз вашей милости ничего не скроется, – кротко сказал он. – И, однако же, сир де Ферран, мне нечего стыдиться своей дряхлости и груза прожитых лет. Я, помнится, был преданным псом еще вашему покойному батюшке. Мы выступили с ним из вашего родового замка в лето 1147-го года от рождества Христова, когда неверные сельджуки обманным путем взяли Эдессу.
– Сколько раз я просил тебя не упоминать при мне этого прохвоста. И ту грязную дыру, в которой я родился, – голос рыцаря звучал грозно, но в глазах его не было гнева. Старик Гильом хоть и подслеповат, но мог за это поручиться.
– Сир, ну зачем же вы так отзываетесь о покойном родителе? Ведь он – ваша предтеча. Звено в той славной цепи Жизни, которая, да услышит Всемогущий Господь мои молитвы, никогда не прервется. Разве вам не было бы обидно, если бы ваше возлюбленное чадо хулило память о вас столь дерзкими словами?
– Возлюбленное чадо? – рыцарь усмехнулся. Жеребец под ним нетерпеливо перебирал ногами. – Где же ты видел, книжный червь, чтобы возлюбленных чад выгоняли из-под родного крова? Гнали от очага прочь, как кухарка гонит безродного пса от бадьи с помоями? Говори, старик, да не заговаривайся! Покойный родитель лишил меня всего: замка, наследства и титула! И все ради сына этой жалкой потаскухи, чье имя я не могу произнести без отвращения!
– Смею напомнить вам, сир, – теперь Гильом подъехал к рыцарю вплотную и говорил тихо, почти вкрадчиво, – что эта, как вы ее называете, потаскуха, была его законной женой.
Рыцарь вскипел.
– Ну и что? А разве моя матушка до этого не была ему законной женой?
– Сир, ваша матушка скончалась. Это произошло спустя полтора года после того, как ее супруг выступил в числе тысячи славных дворян во Второй великий поход против неверных.
– Что с того, Гильом?
– Сир! Неловко повторять, но графиня Изабелла, мир праху ее, отдала Богу душу, пытаясь родить дитя, которое оказалось для нее слишком большим. А дети, позвольте заметить, не рождаются спустя полтора года после ночи, проведенной на ложе с законным супругом. Науке такие случаи неизвестны. Правда, ученые мужи говорят, что на Востоке водятся огромные ходячие горы. Их уши напоминают
– Что ты мне голову морочишь, пес? – вскричал рыцарь.
– Я хочу сказать, сир, что вовсе не та особа, чье имя вы не желаете произносить и даже слышать, была потаскухой…
– Закрой свой гнусный рот, старик – или я набью его землей. Но прежде я отрежу твои поганые уши и нос!
– Мой господин! За то время, что мы добирались сюда, вы угрожали сделать это столь часто, что будь я хоть с головы до ног покрыт ушами, все равно стал бы уже гладко оструган, как полено, из которого столяр режет ножку для стула. К тому же – ваш верный пес Гильом Каль, лишенный слуховых приборов, коими снабдила его природа, никогда больше не смог бы услышать ваш сладчайший голос.
Рыцарь усмехнулся.
– Хорошо! Я отрежу твой хитрый лживый язык, дурень Гильом! Чтобы ты не смел больше вести хулительные речи о моей матушке, графине Изабелле де Ферран.
– Сир! Вам могло неверно показаться, что я непочтителен к памяти вашей достойной матери, но, поверьте, сир, это не так! Я лишь излагаю точку зрения вашего отца, графа Филиппа де Феррана, которую сам почитаю глубоко ошибочной. Коли я принял бы его сторону, я бы остался у него в услужении и был бы, наверное, воспитателем нынешнего хозяина родового замка Ферранов, кавалера де…
– Довольно! – сухо сказал рыцарь. – Ты сказал не более, чем думал. Прости мне мою горячность. Наверное, я зря жалуюсь на судьбу. Ведь мне досталось не такое уж плохое наследство. Букефаль, доспехи, четыреста золотых в кошеле, расшитом руками покойной матушки, да еще жалкий ворчливый пес, чьи зубы поредели от старости.
– Сир, – седоволосый склонился в почтительном поклоне, – мои зубы знали мясо и кровь врагов рода де Ферранов.
Рыцарь понял, что зашел далеко.
– Не таи зла, старик! Посмотри лучше, что ждет нас впереди, – он указал рукой в тяжелой кольчужной перчатке на две одинаковых горы, высившихся вдали.
– Эти горы подобны сладчайшим персям юной девы, ожидающей в томлении своего господина, – с улыбкой сказал Гильом Каль.
– Ну так и положим на них хозяйские длани! – воскликнул рыцарь, трепля уши своего коня. – Вперед, Букефаль! – он тронул шпорами жеребца, и тот взял с места размашистой рысью.
– Видит Бог, от девства я не жду ничего хорошего, – пробормотал седоволосый. – По мне лучше грешные трактирщицы да смазливые кухарки с дитем в подоле. А уж хозяйская кружевница Бьянка, прости Господи! Вот была искусница! Покойный господин Филипп не зря жаловал ее прелести! А верным псам достаются самые жирные куски с барского стола… – он вздохнул, вспоминая лучшие времена, и тронул поводья. – Вперед, Красотка! Негоже нам идти против природы: не ты должна бегать за крупом Букефаля, а он – за твоим.