Библия сегодня
Шрифт:
В Бытии 1 мужчина и женщина задуманы одновременно для воспроизводства себе подобных и создания человечества. Одиночество для них никогда не было проблемой. Но симпатичный Бог Бытия 2 Сам удивляется страданию Своего одинокого хранителя сада. «Не хорошо быть человеку одному, — говорит Он, — сотворим ему помощника». Оценка «не хорошо» выглядит особенно впечатляющей, если вспомнить шестикратное «это хорошо» в предыдущей главе. Даже и теперь Бог II не вполне уверен, может ли кто или что удовлетворить потребность Адама в обществе. Он действует методом проб и ошибок. Может быть, думает Он с надеждой, занимаясь лепкой всяких тварей, одна из этих птиц, один из этих зверей придется ему по нраву и проблема будет решена. Адам нарекает им всем имена, но не находит среди них друга. Вот тут-то Бог и понимает, что допустил ошибку и к решению проблемы следует подойти иначе. А потому Он извлекает ребро из бока Адама и создает женщину. В талмудическом трактате
Как все, конечно, знают, мы теперь живем не в Раю, пусть даже некоторые наши политики и пытаются убедить нас в обратном. И обычно мы виним за это Змея и Женщину. Однако если бы Адам не искал себе подружку, ни тот, ни другая не были бы сотворены. Человечество не появилось бы, а одинокий мужчина все еще бродил бы неприкаянно среди чудесных деревьев этого сада на Востоке.
«От всякого дерева в саду ты будешь есть, — предупреждает Бог Адама, — а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь». Дерево познания сулило дар нравственного суждения тому, кто вкусит от его плода, способность отличать добро от зла. Запрет, наложенный на его плоды Богом, по сути, отражает Божественную волю и далее поддерживает полную нравственную зависимость человека от его создателя. И кроме того, он — основа всех религий.
Драма, разыгранная в тени этого дерева, действующими лицами которой были Женщина, Мужчина, Змей и Бог, — это особая тема, которую придется отложить до другого раза. Здесь же я только хочу указать, что полное фиаско Адама в деле с запретным плодом по самой своей природе и определению было неизбежно. В этом отношении оно напоминает историю с ящиком Пандоры в греческой мифологии. Бог попросту поставил человека в положение, в котором он никак не мог устоять перед искушением.
После того как человек вкусил от яблока, он карается по-всякому. Наиболее же многозначителен тот факт, что кары в Бытии 2, по сути, являются назначением человека в Бытии 1. «Плодитесь и размножайтесь» Бытия 1 теперь превращается «в болезни будешь рождать детей». Следует напомнить еще раз, что пара в Бытии 1 была предназначена для воспроизведения себе подобных в противопоставление одиночеству одинокого мужчины в Бытии 2. К тому же и после сотворения женщины из ребра ни у нее, ни у него не было никаких четких планов в этом отношении. Только когда плод был съеден, Бог покарал человека беременностью, и только тогда Ева получила свое имя — «ибо она стала матерью всех живущих». Таким образом, грех вкушения запретного плода привел к возникновению человечества.
В целом от этого эпизода разит сексуальностью: характер и символическая природа Змея, то, что значение «сожительствовать» было вложено в глагол «познать», нагота мужчины и его жены, и стыд, заставивший их сшить фиговые листья для прикрытия своих гениталий, и прочее и прочее. Однако та же самая женщина из Бытия 2, та, которая была создана, чтобы Адам не страдал от одиночества, а не как машина, производящая на свет потомство, карается беременностью, родами и материнством — как раз тем, что патриархальное общество всячески превозносит и рассматривает как женский удел.
Вторая кара, обработка земли, также была целью человека в Бытии 1, как и написано: «Вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя: вам сие будет в пищу». Теперь это звучит вот так: «Терние и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою».
Но разумеется, самой жестокой карой было изгнание из Рая. И тут мы обнаруживаем коренное различие между двумя обсуждаемыми человеческими типами. Адам I понятия не имел о Рае, о близости к Богу, о духовной стороне служения Ему. Запрограммированный как энергичная механическая кукла, он вступил в мир свободным от каких-либо нравственных угрызений и принялся за свою работу — плодиться и обладать. А вот Адам II вступил в мир, обремененный чудесными воспоминаниями об этом саде, его дивных деревьях, своей близости к Богу, своем уникальном существовании и — увы! увы! — о своем падении. Падении, которое тяготеет над совестью человека и по сей день. Человек все еще жаждет вернуться в свой потерянный Рай, и не ради всяческих благ, которыми обладал там, но для того, чтобы вновь ощутить близость Бога.
Ирония этой истории заключается в том, что зкушение запретного плода не принесло предполагаемых результатов. С одной стороны, человек не умер, как ему угрожал Бог. Но с другой — он так и не научился различать добро и зло. Собственно говоря, он извлек из
С точки зрения религии Бог II оказывается более расчетливым. Стыд, неудача и лишения — это чрезвычайно эффективные средства для создания человека, только и думающего, как бы угодить своему творцу, не зная, «то или другое будет удачнее, или то и другое равно хорошо будет», как сказал Екклесиаст.
Бог был весьма точен в своих указаниях Адаму I — плодиться и обладать, как и в указаниях Адаму II, пока тот еще находился в Едемском саду, — возделывать его, хранить и не есть запретного плода. Но едва человека вышвырнули из Рая, как он перестал получать от Бога указания или распоряжения, которыми мог бы руководствоваться в своей новой жизни на земле. Он дорогой ценой усвоил, что Бога не ослушиваются, но это не обеспечило его сводом житейских правил. И вот из страха и невежества возникли религиозные системы, чтобы указывать ему, как жить, и все они опирались на неколебимое убеждение в том, что каждая выражает волю Бога.
После изгнания из Рая Адам I и Адам II встретились в первый раз. Оба принадлежали к классу трудящихся, оба плодились, и оба служили Богу, один — целеустремленно, а другой — постоянно памятуя о своем падении. Тот, кто попытается найти двойников Адамов сегодня, не сумеет определить их как разных людей. В нас во всех есть что-то от обоих Адамов. Большинство мужчин и женщин общительны, активны, практичны, убеждены, что они самые совершенные из созданий Бога и что их успех — это знак милости Бога. Нравственные проблемы не мешают им спокойно спать по ночам, их интересует вовсе не дерево познания, а дешевое ноу-хау. Они находят оправдание своему существованию в том, что были созданы по образу Бога и выполняют указания Бытия 1. Это Адам, царь зверей и всех ползучих тварей (включая всех, кого он считает ползучими тварями). Даже если они не совсем биологические потомки Адама I, то, конечно, связаны родством с автором этой главы.
Однако и Адам II тоже тут как тут, прячется где-то внутри. Он знает, что никакой технический прогресс, никакие военные триумфы, никакие материальные успехи не вернут ему потерянный Рай и прикосновение Бога. Он ощущает себя одиноким и хочет вновь служить Богу. И кроме того, он зол, что Бог подверг его соблазну, устоять перед которым не хватит никаких человеческих сил.
Эта двойственность достаточно точно отражает лицо израильского общества наших дней. Власть, господство и алчность уживаются бок о бок с грызущими сомнениями. Мы общество «избранного народа», поддерживаемого в самых наших мерзостных деяниях Богом Бытия 1, и мы вопим «с нами Бог!», подобно многим и многим другим обществам, которые на протяжении всей истории человечества пребывали в убеждении, что они — орудие Божественного Провидения. И одновременно, возможно далеко не так явно, мы понимаем благодаря большому опыту, что, во-первых, мы так же несовершенны, как и первый человек, и, во-вторых, что история не пятится назад: будущее не припасло для нас ничего хоть отдаленно напоминающего Рай. И мы не можем забыть, что врата сада, посаженного Богом очень давно, оберегает «пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни».
МИХЕЙ И КОНСЕНСУС
Есть еще один человек, чрез которого можно вопросить Господа; но я не люблю его, ибо он не пророчествует о мне доброго, а только худое; это Михей, сын Немилая.
«Прожили три года, и не было войны между Сириею и Израилем». Так начинается двадцать вторая глава Третьей книги Царств. И вот в одно солнечное утро Ахав открывает глаза и вспоминает, что в течение трех долгих лет он не затеял ни единой приличной войны против правителей Сирии. Этот царь Израиля, тип поистине сильный и энергичный, спешит к своим министрам и к своему другу Иосафату, царю Иудейскому, с вопросом: «Знаете ли, что Рамоф Галаадский наш? А мы так долго молчим, и не берем его из руки царя Сирийского». Все присутствующие подтверждают этот самоочевидный факт, и они оглянуться не успели, как уже арсеналы в Мегиддоне и Самарии отперты, колесницы запряжены, доспехи начищены, израильская армия приведена в состояние боевой готовности.