Бич времен
Шрифт:
– Колоссально! – сказал Старостин, выдыхая облачка пара. – Фотографии и телепередачи не передают впечатления.
Пошли дальше и через километр встретили патруль оцепления первой линии, протоптавший дорожку в снегу вдоль проволочной ограды. У солдат на ремнях висели рации и дозиметры. Старший наряда козырнул Одинцову, попросил разрешения обратиться к Ивашуре и доложил:
– За время дежурства происшествий не случилось. Старший наряда сержант Гогиев. А вы снова туда, Игорь Васильевич? – не удержался он от вопроса. – Хоть бы раз взяли с собой.
– Еще доведется, Вахтанг, – ответил Ивашура. – Докладывайте обо всем, что покажется непонятным. Мы вернемся через два часа.
Через несколько минут Ивашура остановился и поднял руку.
– Извините, дальше мы пойдем одни.
Старостин, отдуваясь, вытер вспотевшее лицо платком и долго рассматривал Башню в бинокль. Наконец опустил бинокль и ворчливо заметил:
– Я дальше и сам не хочу идти, отсюда и так все отлично видно.
Одинцов улыбнулся, но возражать не стал.
– Что ж, будем возвращаться. Однако действительно впечатляет! Чувствуешь себя если не блохой, то уж, во всяком случае, не венцом природы. Игорь Васильевич, у меня к вам есть конфиденциальный разговор, вернетесь – загляните в мои апартаменты.
– Непременно, – кивнул Ивашура.
– Идемте, идемте, – заторопился Богаев. – Экипированы мы не для таких рискованных прогулок, а неприятные сюрпризы Башня может преподнести в любой момент и на любом расстоянии от нее.
Делегация отправилась назад, часто оглядываясь то на стену Башни, то на оставшихся экспертов.
– Вперед! – бросил остальным Ивашура. – Надо успеть вернуться засветло, не хочу я ночью связываться с «зоной ужасов».
– Может, еще разок попробуем проникнуть в Башню? – предложил Гаспарян. – На стыке двух точек выхода призраков. Там мы еще не пытались.
– Не сегодня. Придем обратно – обсудим. Этот полковник дал понять, что все знает о наших походах и встречах с порождениями Башни. И мне это активно не нравится. Я хочу поговорить с ним, чтобы федералы не мешали и впредь. А еще лучше, чтобы они нам помогли.
Дальше шагали молча, настороженно всматриваясь в стену Башни и прислушиваясь к нарастающему подземному гулу и клокотанию – звуки эти обычно становились слышны только у самой стены, в пределах одного километра. Подрагивание почвы заметно усиливалось, тем более что болото в непосредственной близости от Башни оттаяло и слой торфа начал пружинить и прогибаться под ногами. Из часто встречающихся ям поднимались струйки испарений.
– Граница, – сказал Гаспарян. На лбу его выступили бисеринки пота. Он оглянулся на Рузаева и растянул губы в неопределенной усмешке. – Что-то сегодня не чувствуется влияния «зоны». Не боишься, Михаил?
– Иногда то, чего мы боимся, менее опасно, чем то, чего мы желаем, – ответил Рузаев изречением Коллинза. – Не стучи зубами, Сурен, за версту слышно.
– Конечно, тебе нечего бояться, ты сам как леший. А я человек интеллигентный, нервный, легко поддающийся соблазну…
– Тише ты, нервный! – негромко сказал Ивашура, останавливаясь. – Ох, и надоела мне ваша фасон де парле [8] . Вот только теперь мы подошли к границе, чувствуете? Просто сегодня «зона ужасов» чуть уже, чем обычно.
8
Манера выражаться (фр.).
То, что они называли «зоной ужасов», было всего-навсего ощущением нависшей опасности, появлявшимся у человека вблизи Башни. У каждого это ощущение сопровождалось комплексом других негативных эмоций – сообразно типу нервной системы, характеру и восприимчивости. Рузаеву, например, казалось, что из-за слепых окон Башни за ними следят недобрые глаза. Гаспарян переставал узнавать товарищей, становился подозрительным и возбужденным. Ивашуре слышались чьи-то голоса, и ему очень хотелось проснуться, хотя он и сознавал, что все это с ним творится наяву.
– Да! – с чувством сказал Гаспарян и облизнул губы. – До сих пор не могу привыкнуть! Пошли, а то я сбегу.
Они двинулись дальше.
Снега здесь, вблизи стены, не оказалось совсем, земля была голой, растрескавшейся, в жесткой шкуре высохшей осоки. Чем ближе они подходили к Башне, тем труднее становилось идти: земля была взломана, разорвана на глыбы, скручена пластами. И наконец перед людьми встал громадный стометровый вал полурасплавленной, спекшейся земли вперемешку с торфом и глиной, исполосованный многометровыми трещинами. Воняло здесь серой, дымом, угольной пылью и порохом. Ощущение опасности усилилось настолько, что каждый шорох отзывался болезненным ударом по нервам.
Они с трудом удерживались, чтобы не побежать назад сломя голову и не позвать на помощь.
– Я пошел вперед, а то закричу «караул!», – быстро проговорил Гаспарян и полез на склон черного вала. Ивашура молча махнул рукой более сдержанному Михаилу и полез следом. Эффект «зоны ужасов» кончился где-то в полусотне метров от подножия стены.
– Ф-фу! – сказал на вершине вала Гаспарян и вытер лоб. – Легче с рогаткой на тигра идти!
На изуродованном ямами и буграми гребне вспученной чудовищной силой земли было жарко, воздух дрожал знойным маревом, источая ароматы паровозной топки и котельной. Стена Башни была рядом, голубая, пористая, как губка, вернее, как вспененный бетон, но Ивашура знал, что материал стены бетоном никогда не был – то же кремнийорганическое соединение, входившее в состав псевдопаутины. Здесь влияние «зоны ужасов» почти не сказывалось, что тоже было одной из нерешенных загадок. Ученые предполагали, что ощущение ужаса возникает у людей в зоне под воздействием какого-то излучения, но какого – было трудно разобраться, потому что параметры среды у стены намного отличались от естественных в любом другом уголке Земли. Башня была чудовищной аномалией сама по себе, и вторичные эффекты, рожденные ею, еще не все были отмечены и зарегистрированы, не говоря уже об изучении и истолковании.
– Расставляйте датчики полей цепочкой, – сказал Ивашура. – Анализаторы поставим прямо под стеной, им все равно, где стоять.
Они быстро установили приборы, включили, проверили настройку и собрались у трещины, расколовшей вал почти на всю глубину. Стенки трещины отблескивали металлом. Ивашура проследил направление трещины и увидел цепочку тусклых стальных пятен на поверхности парившего кое-где торфяного слоя.
– Вот это удача! – сказал он. – Здесь недавно произошел капельный мертвый выброс! А ну-ка поищем выход.
Мертвые выбросы – струи черной субстанции, превращавшей любые вещества и материалы в полиметаллический сплав, обычно извергались струями длиной в сто-двести метров, реже – в километр, и точки извержения в стене Башни тут же затягивались, исчезали. Точки выхода капельных выбросов, когда на землю ложилась очередь черных капель, зарастали медленно, в течение нескольких часов, но и встречались они несравненно реже.
Рузаев первым отыскал на стене неровное темно-серое пятно, края которого заметно отливали металлом. Пятно диаметром в пять метров располагалось на высоте человеческого роста почти у истока трещины, и веяло от него жаром, как от сталеразливочного ковша.