Биение сердца
Шрифт:
– Мина! – остановил её Хонки и взял за руки. – Господи, ну какая разница? Я что, за безшрамовость тебя когда-то полюбил, что ли?
Поцеловав её в доказательство того, что не изменил намерений, он, уже тактичнее и плавнее, взялся за водолазку второй раз, не переставая покрывать лицо девушки поцелуями.
– Ты позволишь мне?.. – ощутив её кивок, он потянул одежду вверх и, отбросив её прочь, целуя щеки и подбородок, опустил свой взгляд вниз.
Облаченная в бюстгальтер грудь была красиво приподнята, а между грудями, там, где пролегала будоражащая мужские фантазии складка, розовато-бледный рубец рассекал грудь сверху вниз, начинаясь ниже середины между ключицами и оканчиваясь… Хонки провел глазами дальше и нашел конец рубца на уровне
– Он тебя совершенно не портит. – искренне заверил Хонки, поцеловав её в висок. Потом обнял её сильнее, прижав к себе, и поцеловал ещё много-много раз, пока не успокоил свои, почему-то запрыгавшие, нервы. – Что с тобой случилось? Почему была эта операция?
С маленьким разочарованием окинув взглядом молодого человека, Мина чуть отстранилась.
– Ты, конечно, не помнишь. У меня всегда был врожденный порок сердца. Я говорила тебе, когда мы встречались… - Хонки судорожно напряг память, воспроизводя что-то такое. Да, она говорила нечто подобное, что-то о своем здоровье. Но, как и поголовно все люди, не страдающие каким-либо конкретным заболеванием, они понятия не имеют, что это такое, и как с этим обращаться. Пока не заболеешь сам, ты не склонен интересоваться тяжестью состояния другого и рассматриваешь жизнь, как и все здоровые индивиды, только с точки зрения денег, личной жизни, самореализации, не отдавая отчета в том, что существует категория людей, у которых ни что из этого не может быть только потому, что они лишены главного: здоровья. Но Мина всегда была такой обаятельной, милой и красивой, что трудно было заподозрить внутри неё неполадки, потому, наверное, Хонки и не запомнил ничего из рассказанного ею, в то время как для неё это было, скорее всего, самой важной составляющей жизни. Той важностью, которую он не заметил, как ерунду, по сравнению со своими гастролями, репетициями, съемками.
– Это… это очень серьёзно? – Хонки чувствовал себя ужасно глупо, потому что не знал ничего о том, о чем шла речь.
– Не бери в голову, - Мина улыбнулась. – У меня был дефект межжелудочковой перегородки, но его залатали. Это такая дырочка, которая мешала крови в сердце циркулировать нормально.
– Но теперь всё в порядке? – у него даже ладони вспотели, пока он слушал девушку. Забота о ней и какой-то неосознанный страх пробрались в душу и, ему показалось на миг, что и его сердце забарахлило. Бедная Мина…
– Да, всё хорошо, - отвела она глаза и поцеловала его в щеку. – Теперь всё хорошо…
Звонок
В кромешной темноте, защищенной от вторжения света плотной шторой, Хонки обнимал Мину, прижимая её спину к своей груди. Его правая рука служила для неё подголовником, а левая, пробравшись под рукой девушки, обнимала тело, бродя по нему кончиками пальцев. Они не спали, утолив свою подзабытую страсть, вспыхнувшую с неожиданной силой. Но осторожничая со своим пылом, парень, всё ещё думая о состоянии возлюбленной, разбудил в себе заботливую нежность, которой в нем почти никогда не было, а если и была, то слишком рано, когда он ещё был чересчур юн и нежность кажется чем-то детским, от чего стоит скорее избавиться. Но в этот раз, став мужественнее, именно эти осторожные и трогательные ноты добавили того, что не хватало им каждый раз, когда отношения подходили к концу. В нынешнем, непонятном состоянии друзей-любовников, этот вкрадчивый язык пламени прежнего пожара заставлял замирать после каждого слова и думать о том, что же только что между ними произошло и что будет дальше?
– Мне бы лучше вернуться домой хотя бы с рассветом. – прошептала Мина.
Неуверенный в том, что быстро найдет в себе силы отпустить её, Хонки поцеловал её плечо, думая над тем, а имеет ли вообще какое-либо право задерживать девушку, у которой другой парень?
– Я бы хотел побыть с тобой подольше. – сказал он в результате. – Потому что потом у меня будет забитый график, и..
– О каком «потом» идет речь? – заметила Мина, не оборачиваясь. Её пальцы остановились на запястье возлюбленного. – Ведь мы не решили ничего на счет произошедшего, да и я честно призналась, что у меня есть молодой человек.
– Да, я слышал. – нехотя подтвердил Хонки, неосознанно прижавшись к ней теснее, как делает голодный, не желающий разделять с трудом добытый кусок пищи. – Но и что же с того? Сейчас же нам это не помешало…
– Ты думаешь, я захочу продолжать это? – девушка убрала от него свою руку.
– Ну, я бы не хотел, чтобы это осталось ничем, одной встречей…
– Давай не будем говорить об этом? – оборвала она.
– Но почему? – Хонки хотел заверить, от чистого сердца, что в этот раз не желает упускать данный шанс, и готов действовать сразу же, но Мина приложила ладонь к его губам. Остановленный, он получил возможность подумать лучше. Стоит ли настаивать, если очевидно, что она не увлечена возможностью вновь быть вместе? Но зачем же было тревожить прошлое? Или она разочаровалась в том, каким он стал? С какой-то же целью она пошла на это всё, а теперь и думать не смеет о будущем! – Ладно, сейчас не будем.
Кончики пальцев заново заскользили по давно знакомому телу, находя на нем новые отметины судьбы. Шрам и изъяны поменьше, выдающие себя едва ощутимыми неровностями, были для Хонки переменами в Мине, чем-то, что произошло без него и изменило её. Полосной разрез груди и рубцы от дренажных труб и электродов, вытащенных после операции, для самой Мины были не просто неровностями на теле, а ранами, оставшимися после битвы за жизнь. Пусть Хонки и не посчитал их недостатками, испортившими внешний вид, но дано ли ему будет когда-либо понять, каких сил и мучений стоят бледнеющие шрамы? Впрочем, заведи они эту тему вслух, наверное, он бы нашел, чем похвалиться в ответ, в виде разбитой в детстве коленки или следов от давних ссадин, полученных вообще неизвестно как по пьяни. Мужчины умеют самому значимому не своему на равных выставить своё пустяковое ничто. Какой огромный пласт разных дней, проведенных отлично друг от друга, лег между ними! И мысли Хонки вертелись всё ещё около того, почему же в Мине нет прежнего желания и огня? Разговор не о сексе, конечно – он только что был чувственен и прекрасен, - но где её серьёзность в плане отношений? Что с ними не так? Что в нем теперь не так? Неужели он так стал плох, что не вернет первую и самую лучшую свою любовь под свою крышу? Ему не стоит так просто сдаваться, ведь он уже хорошенько заучил, как всё равно вернется к тоске по ней и воспоминаниям. Это нужно прекратить раз и навсегда, завладев Миной безраздельно.
Хонки развернул её на себя и вновь покрыл лицо поцелуями, такими повелительными и меткими, что каждый из них будто заявлял право на обладание целуемой девушкой. Подмяв её под себя, родную и близкую, слившуюся с ним телами так безропотно и знакомо, что не оставалось сомнений в их долгом счастливом прошлом, где они были самыми любимыми друг для друга, парень предался страсти по новой, проникнув между ног отдающейся Мины. Их бедра стиснулись воедино, крепко прижимаясь одни к другим, руки переплетались и искали изгибы, лаская, сжимая и вытаскивая стоны из разгоряченных тел. Хонки всё сильнее тонул в этом ощущении настоящей интимности, без пошлости, без грязной до отвращения чуждости, без откровенного равнодушия в получении удовлетворения. Он выхватывал наслаждение от того, что дарил его же, хотел им одаривать, хотел знать, что Мина не забыла тех ночей, что напролет проходили в объятьях, на смятых простынях, по-юношески скоро и радостно. Они узнали первые оргазмы в своей жизни друг с другом, но те наивные открытия казались не до конца выкопанным сокровищем. Теперь, когда они опытнее и зрелее, теперь они могут получать в десятки раз больше удовольствия. Хонки чувствовал это по себе. Каждая клеточка его плоти приходила в экстаз от соприкосновений с девушкой, каждый её выдох щекотал кожу до эйфории. Мина, милая, маленькая и чудесная, его нежный ангел, Мина…
Откинувшись второй раз на подушку, парень подтянул к себе возлюбленную и она положила голову ему на грудь. Пальцы машинально нашли её волосы и вплелись в них. Он был счастлив тем призрачным и обманчивым счастьем, во время которого всё равно предчувствуешь его конец, ложкой прогорклого масла вливающийся в пока что скачущее и разрастающееся настоящее, не желающее знать о том, что финал будет и у него.
– Если я спрошу, ты обещаешь ответить честно? – поинтересовался Хонки.