Билет на ладью Харона
Шрифт:
На том и сошлись.
Глава тринадцатая
Чекменев ждал их не там, где рассчитывали Ляхов с Тархановым, а в одном из последних домиков в ряду офицерских коттеджей, стоявшем почти вплотную с окружающей территорию базы оградой.
Над трехметровым бетонным забором с колючей проволокой поверху нависали громадные, уходящие в небо ели с почти черной от старости хвоей. Их лапы кое-где заходили внутрь охраняемой территории, и Вадим удивился, отчего вдруг такая беспечность.
Враг ведь
Так он и спросил Тарханова, на что тот ответил примерно в том смысле:
– Не считай простых людей глупее себя. Мы не все еще книжки на свете прочитали, а вот сделать по ту сторону елок запретку и еще одно заграждение из проволоки в три кола сообразили.
«Выходит, Сергей все ж таки обиделся, – посетовал Ляхов. – А с чего? Ну, не удержал я удивления, что не всего Джека Лондона он в детстве прочел, так и что? Я тоже устав гарнизонной и караульной службы наизусть не знаю, и знать не хочу, но ведь не комплексую же…»
От ближайшего соседнего дома коттедж отделяла рощица молоденьких, нежно-зеленых сосенок. Почти прозрачная, но от случайных посторонних взглядов все же защищавшая. Хотя откуда здесь возьмутся посторонние взгляды?
Подъехали, поставили машину рядом с беседкой.
– Не скучайте, девчата. Постараемся сократить визит до минимума, – еще раз пообещал Ляхов Майе.
– За нас не беспокойтесь, найдем чем заняться.
В этом Вадим не сомневался.
Недавно познакомившиеся женщины, да еще оказавшиеся в роли подруг близких друзей, всегда найдут о чем поболтать. Как бы и останавливать не пришлось.
В просторной гостиной первого этажа, примыкавшей к застекленной веранде, Тарханов с Ляховым увидели не только генерала Чекменева, но и Розенцвейга.
Майор был хорош.
Будто на одесскую свадьбу собрался. В апельсинового цвета летнем костюме, таких же мокасинах, на шее шелковый пестрый платок вместо галстука, изящно подстриженные волосы, и даже тонкие усики у него вдруг появились.
«Какую же теперь он собрался играть роль?» – подумал Сергей, простившийся с израильтянином две недели назад. Тогда он выглядел куда более пристойно и сообразно своему возрасту и положению. Но удивляться не стал. Просто кивнул.
А в уголке скромно пристроился на диванчике вдобавок и господин Маштаков, которому вроде бы полагалось находиться в почетном заключении в Кремле.
Не так много времени прошло после их с Тархановым первой и последней встречи, а он как-то посвежел, вроде бы даже располнел, и вид имел вполне уверенный в себе.
«Что значит – страх исчез, зато чувство приближенности к высокой власти появилось», – усмехнулся про себя Сергей. Однако его здесь присутствие заведомо говорило о том, что Чекменев их обманул.
Понятно, по радио всего не скажешь, тем более – в предвоенный фактически период, когда враги следят друг за другом, как ковбои, уже расставившие ладони над торчащими из кобур рукоятками кольтов.
Но
На обеденном столе, выдвинутом на середину комнаты, громоздились приборы, отдаленно похожие на те, что Тарханов видел у Маштакова в Пятигорске.
Поздоровались. Сергей спокойно, а Вадим с двусмысленной улыбочкой. Обращенной к Чекменеву.
С Розенцвейгом он не виделся еще с Хайфы, оснований предъявлять ему претензии не имел, пожал руку совершенно искренне.
– Какими судьбами, Григорий Львович! Вот уж не рассчитывал в ближайшее время…
– Судьба, Вадим Петрович, только судьба. Однако – по-прежнему рад!
– Ну, тут все старые знакомые, только вот вы еще с одним нашим коллегой не встречались. А он тоже отношение имеет… – Чекменев представил профессора и Ляхова друг другу. Без чинов и должностей, только по именам-отчествам.
– Имеет? Интересно. Может быть, и его тоже мне будет позволено просканировать? Заодно с господином Неверовым… – Маштаков взглядом указал на Тарханова, и стало понятно, что определенный разговор тут велся до их приезда и ради этого разговора все и было затеяно.
Сергей уже сообразил, в чем дело, а Ляхов пока что нет.
– Сканировать? Меня? Чего это вдруг? – Вадим уже успел привыкнуть, что эксперименты над окружающими проводит он.
Противоположное попытался проделать только доктор Максим, да и то это у него не слишком получилось.
– Вадим Петрович, – почти просительным тоном сказал Чекменев. – Тут у нас проблема одна возникла. Господин Маштаков заявил, что после случая в ущелье с Арсением произошли некоторые странные изменения личности. Повышенная у него появилась чувствительность к изменениям напряженности хронополя. Вам этот термин понятен?
Ляхов вдруг испытал нередко у него возникавшее последнее время чувство обостренной интуиции, а также и внутреннего протеста.
– Об этом я уже слышал. Но, извините, Игорь Викторович, я не ошибаюсь, вы со мной что-то тоном допроса заговорили?
«Вам этот термин понятен, вам ваши права разъяснили, и вообще назовите свои установочные данные… Добровольно!»
– Нет, что вы, Вадим Петрович, может, я вправду чуть не тем образом выразился. Просто не хотелось, чтобы неясности возникли. Какой допрос? Ответьте попросту, про хронополе слышали?
– Тональность. Тональность у вас не та, Игорь Викторович. Я по своей первой специальности очень к этим вещам чувствительный, – продолжал вроде бы шутить, а на самом деле – ставить на место вообразившего о себе генерала Ляхов.
Он увидел какой-то странный, не то возмущенный, не то просительный взгляд Тарханова.
Мол, зачем ты так, он хоть и был когда-то равен нам, а сейчас-то…
Вадим тут же подкорректировал поведение.
Действительно, зачем обострять? Ему по-прежнему плевать на игры в субординацию, он в любой момент готов забыть и про чины, и про награды, на Академию наплевать, отец хоть на какой пароход врачом устроиться поможет, невзирая на мнение властей, а Сергею-то служить надо…