Билет на непридуманную пьесу
Шрифт:
– То есть как "пораньше"? Мама обидится, ты понимаешь это?
– У нас с твоей мамой весьма прохладные отношения, и сейчас её больше устроит, как я поняла, если ты обратишь внимание на эту брюнетку.
– Не говори ерунды, – разозлился Гриша, – ты моя жена, а это просто знакомая. Что я тут буду здесь делать без тебя? Тебе не кажется, что это неприлично во всех смыслах, если ты уйдёшь? Мама расстроится, да и перед гостями неудобно.
Глаза мужа глядели холодно, как у преподавателя, отчитывающего нерадивого ученика за плохое поведение.
У
– Извини, но я не могу отменить сегодняшнюю встречу с вокалистом. Я так долго добивалась этого.
Только что ей казалось, что лицо мужа было красивым, как тень, набежавшая на него из-за раздражения, всё исказила. Правильные черты лица теперь напоминали Ксюше статую Командора:
– Я смотрю, твои гастроли не прошли для нашей семьи даром…
– Что ты имеешь в виду? – ошеломлённо спросила Ксения.
– А то, о чём предупреждала меня мать, – всем известны нравы артистов, – жёстко произнёс он приговор.
Кровь запульсировала у неё в ушах. Муж ещё что-то говорил обидное, но Ксения ничего не слышала… Значит, ей не показалось – отношения стали хуже некуда.
Из ресторана доносилась музыка, гости потянулись внутрь помещения. Раздражённо отбросив её руку, ушёл и Гриша. Она оглянулась и поняла, что осталась одна. Мимо неё шли пешеходы, весёлые компании, влюблённые парочки, а она стояла словно потерянная. Наконец, очнувшись от раздумий, Ксюша побежала к метро – может, они ещё и помирятся, а опаздывать к Юрию Павловичу нельзя.
В квартире старого артиста было необычно – все стены были завешаны фотографиями, где он был представлен в разных сценических образах: Онегин, князь Игорь, Грязной… В центре небольшой комнаты стоял чёрный рояль, горделиво занимая всё пространство. Одинокий артист и на пенсии, вероятно, ничем не интересовалася, кроме музыки, а потому домашний уют ему был неважен.
Юрий Павлович – приятный старичок лет семидесяти, с аккуратной седой бородкой, одетый в старомодную кофту, приветливо встретил Ксюшу и галантно помог ей снять плащ, но при этом не разрешил разуться.
– За большую жизнь, милочка, я ни разу не видел певицу, поющую свою партию босиком. Это позволительно только двум персонажам – Татьяне Лариной и Кармен.
Ксюша улыбнулась и сразу почувствовала расположение к симпатичному старичку.
– Посидите минут пятнадцать, Ксюшенька, у меня ещё предыдущий урок не закончился.
Она кивнула и села на диван, приготовившись слушать полноватого тенора, который уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу, как лошадь перед скачками. Он запел, и Ксения сразу услышала, что партия Ленского даётся ему с большим трудом.
– Нет, молодой человек, не надо кричать и выть в смертной тоске, хоть это и драматическая ария. Больше лирики, старайтесь не форсировать, иначе появится ужасное вибрато. Вы хотите распугать своим голосом всех зрителей?
Тенор глупо выпучил глаза и покачал головой.
– Нет, не хочу. Но я слушал Паваротти, он так и поёт.
– Николай, ваш голос совершенно другого типа. Слушайте лучше Лемешева, учитесь напевности у него. Его Ленский пусть и будет для вас примером. Тогда и петь научитесь, и голос сохраните. Поняли меня?
Певец нахмурился и кивнул соглашаясь.
– Давайте ещё раз… Ровнее, ровнее…
В конце урока получилось так хорошо, что остались довольны и учитель, и ученик. Ксюше тоже понравилось, и она лишний раз порадовалась, что попала к отличному педагогу.
– Ну-с, а теперь ваша очередь, милочка.
Юрий Павлович сел за инструмент и положил длинные пальцы на клавиши… Урок начался. Каждый удачный пассаж вызывал у него улыбку, а если что-то не получалось – он останавливался и терпеливо объяснял ошибку. Ксюше скоро почудилось, что с ней занимается не чужой, едва знакомый человек, а отец или дедушка…
Она терпеливо выслушивала замечания и старалась изо всех сил. В театре готовилась постановка "Евгения Онегина", и Ксения попросила поучить с ней арию Татьяны. Юрий Павлович не говорил ничего необычного, просто обращал внимание на те мелочи, раньше казавшиеся ей незначительными, однако, при правильном к ним отношении, они меняли качество пения.
После первого исполнения арии в сцене письма Юрий Павлович задумался.
– Понимаете ли вы, что значит Татьяна Ларина для русского человека? – задал он неожиданный вопрос.
Ксюша растерялась. Понимает ли она Татьяну? Да кто же её не понимает? Но Юрию Павловичу не требовался ответ.
– Татьяна – это идеал женщины. В ней сочетается и любовь, и верность. Удивительная цельность души… Чайковский изменил пушкинскую героиню, исключив намёки, как у Пушкина, что она разочаровалась в своём избраннике. Поймите, в последней картине её любовь к Онегину не в прошлом, как в поэме, а в настоящем. Но она, словно монахиня, остаётся целомудренной. Поэтому вам надо постараться исполнять эту роль не плотью, а душой или даже духом…
– Значит, я должна быть внутренне похожа на неё, – засомневалась Ксения, – но что если я не такая?..
– А вы постарайтесь, постарайтесь, проникнуться духом героини, чтобы в вашем голосе звучали подобные чистые чувства, как задумывал Чайковский. Никакие певческие уловки не смогут заменить искренность исполнения, которую, поверьте мне, сразу поймут и оценят зрители, – горячо закончил Юрий Павлович.
Заворожённо слушая пожилого артиста, Ксения чувствовала, что перед ней раскрывается новый уровень исполнения, о котором она раньше и не помышляла.