Билет на непридуманную пьесу
Шрифт:
Как только они стали заниматься, душевные проблемы Ксюши рассеялись как дым. Юрий Павлович тоже забросил свой платок и, начав объяснять ей приёмы, которые надо применять при пении партии Снегурочки, оживился.
– Постарайтесь представить, что вы не поёте, а играете на скрипке Страдивари. Уберите все эмоции, ведь поёт не настоящая женщина, и даже не молоденькая девушка, а сделанная из снега куколка. Она не знает любви, не понимает страсти, не чувствует человеческое тепло. Сможете так?
– Постараюсь, Юрий Павлович, – задумалась Ксения, – вы считаете, у меня получится?
– Милочка, голосок у вас молодой, и это получится у вас гораздо лучше, чем любовная страсть Татьяны, хотя я уверен, что и Ларина вам удалась. Так ведь?
– Наверное, – ответила она, раздумывая, стоит ли рассказывать, в какой необычной постановке она участвует.
– Вот ещё что, Ксюшенька, есть два типа певцов: первый живёт жизнью воображаемого персонажа и попадает под его влияние, а значит, тратит душевные силы и голос без всякой жалости. А второй – лепит его по собственному образу и подобию, вкладывает в него частичку себя, меняет его, делает его уникальным. Вы слышали, как Вишневская пела Купаву? У неё получилась такая живая, умная, красивая героиня, что артисты все как один утверждали, что от такой женщины Мизгирь не ушёл бы к бездушной Снегурочке. Понимаете, как можно спеть одну и ту же роль, в которой, казалось бы, нельзя изменить ни одной ноты?
– Я понимаю, а что вы имели в виду, когда говорили, что можно зря тратить голос? Форсировать?
– О, форсируют только неумехи, но даже опытные певцы иногда попадают в западню.
– В какую?
– Вот послушайте анекдот или быль, это как вам будет угодно. Как-то Россини услышал тенора Дюпре в "Вильгельме Телле", и в антракте со слезами обнял его.
– Почему вы плачете, маэстро? – спросил удивлённо Дюпре.
– Я плачу о тех, кто не слышал тебя сегодня, и, может быть, никогда и не услышит.
– Отчего же? – испугался тенор.
– Оттого, что твой дивный голос осуждён на преждевременный и полный упадок. Милый мой, надо петь "процентами" с капитала, а не транжирить сам капитал, не думая о будущем.
И ведь Россини оказался прав – Дюпре вскорости потерял голос, поверив обманчивому богатству своей физической природы. Не будьте такой расточительной, дорогая девочка, берегите себя и пользуйтесь не только нежным голоском, который подарила вам природа, а мастерством. А ещё лучше продумайте, какие роли вам можно петь, а какие не стоит. Если потеряете себя, восстанавливаться будет трудно. Но… Снегурочка вам очень подходит. Помните, она никого не любит, а лишь ищет свою любовь, поэтому не приписывайте ей чувств, которых у неё нет, она только мечтает о них.
Но я возьму у матери-Весны
Немножечко сердечного тепла,
Чтоб только лишь чуть теплилось сердечко.
Последние слова запали в сердце Ксюши, и, придя в пустую квартиру, она поняла, что мечтает о сердечном тепле не меньше Снегурочки.
Глава девятая
– Олег, да возьми себя в руки, – нетерпеливо произнёс Вадим, – не ты первый, не ты последний… Ну разведётесь вы с женой, что из того? Как она может запретить тебе общаться с сыном?
– Ты не понимаешь, – угрюмо ответил Олег, – меня просто бесит, что какой-то наглый тип задурил голову моей не слишком разборчивой жене и вот так, с лёгкостью, разрушил семью. Я знаю, что смогу общаться с сыном, но как представлю, что он останется один на один с ненормальной матерью, сердце сжимается.
– Может, ты преувеличиваешь, не такая уж она ненормальная, что она – сына своего не любит? – лениво поинтересовался Лёва, отхлёбывая из кружки тёмное пиво и давая знак официанту, чтобы он принёс им ещё.
Кафе было уютным: негромкая музыка в неярко освещённом помещении, обитые кожей диваны, тёмные массивные столы, а официанты и повара – только мужчины, поэтому друзьям казалось, что они сидят в клубе, куда женщин не пускают, но, как водится, только о них и говорят…
Олег поднял голову и обратил на друга голубые глаза, уже чуть замутнённые от выпитой не одной кружки пива.
– Любит, наверное, – пожал он плечами, – только любовь у неё своеобразная. Мне кажется, что она любит себя, а остальных ломает… Но больше всего… – он стукнул кулаком по столу, и официант вопросительно замер над ним, словно раздумывая – нужна ли ему ещё одна кружка пива, – …больше всего меня бесит этот тип… Вы бы видели его лицо: наглое, холёное, а главное, уверенное в своей власти над Татьяной. Убил бы…
– А как получилось, что она увлеклась им? – спросил Вадим.
– Да я сам виноват… – понуро сказал Олег, – всё время бегал где-то: то с вами на концертах, то на конкурс флейтистов ездил в Венгрию, то с театром на гастроли… И что получил? Ну есть у меня бумажка, что я занял второе место на конкурсе, денег заработал с вами, да на халтурах… А семью потерял…
– Семья семьёй, а своей профессией тоже надо заниматься. Многие так живут, но не у всех жёны попадают в секту.
– Может, тебя по самолюбию бьёт, что Татьяна этого гуру предпочла тебе? – насмешливо спросил Лёва.
Олег вскочил и в ярости схватил его за куртку, но тот вырвался и усадил друга на место.
– Да, и это тоже… – закричал Олег, – я что не могу ревновать свою жену? Думаешь, такой бездушный? Если бы я не боялся оставить сына один на один с сумасшедшей матерью, набил бы этому хлыщу морду, а секту бы его разгромил. Да, боюсь, и результата не будет, и сам за решётку попаду.
– Слушай, а давай ему обедню испортим, – с пьяненькой ухмылкой предложил Вадим.
– Как это?
– А так: будем стоять под окнами и играть похоронный марш, как только начнётся заседание, – Вадим еле говорил, потому что представил, как это будет, и начал давиться от смеха.
Лёва удивлённо вскинул брови, но ничего не сказал. Олег подумал и кивнул:
– Идея класс! Давай… Лёва поможешь? Только на чём мы будем играть?
– Ты на трубе. Сможешь? – загорелся Вадим, – ты же вроде в армии играл в оркестре, – Олег кивнул, усмехаясь, – Лёва на скрипке, а я клавиши не унесу, поэтому возьму тарелки у нашего ударника и подыграю вам в долю… Согласны?
Нельзя было сказать, что осторожный Лёва был в восторге от такой идеи, но дружба – есть дружба, поэтому он согласно кивнул. Олег оживился: