Биография Мигеля Серрано: И будет сказание вечным
Шрифт:
В родном Сантьяго Серрано замечают за ежедневными прогулками: его глаза, два ярких изумруда, наблюдают трансформации города. Люди узнают и приветствуют его. Он рад соседям и владельцам лавок, водителям и официантам многочисленных баров и ресторанов. Люди, живущие и работающие здесь, постоянно видят его кружащим у холма. Изящно одетый, с тростью, умеющий сопереживать мужчина со славным характером, — столь отличный от мультяшного чудовища, каким пытались изобразить его многочисленные враги. С его лица не сходит ясная открытая улыбка.
Далее мы узнаем, как его короткие заметки о наследственной ценности Сантьяго соотносятся с энергичной деятельностью, развитой спустя десять лет по возвращении на родину — незадолго до того, как угроза территориальной
Доктринальные и идеологические сочинения
После издания «Золотой цепи» не было смысла скрывать пламенного сочувствия Третьему райху и участия в Чилийских нацистских движениях. Серрано публикует ряд идеологических книг и мгновенно получает клеймо «бесноватого антисемита и расиста».
В 1981 выходит неоднозначная работа «Протоколы сионских мудрецов и их применение в Чили». Развивая тему текстов, ставших одним из важнейших истоков мирового неприятия иудаизма, сам Серрано при попытке навесить на него любой ярлык заявляет о своём «непротивостоянии ничему». На следующий год появляется второй том трилогии эзотерического гитлеризма, доходчиво названный «Адольф Гитлер: последний аватара», рассматривающий в ретроспективе и с точки зрения эзотерического предания германский нацизм и связь Чили с этим международным явлением. Книга прямо называет фюрера десятой аватарой, то есть — последним воплощением бога Вишну, которого Серрано отождествляет с Вотаном, Одином, одновременно подчеркивая эзотерические корни арийской Индии.
Люциферианское мировоззрение автора пессимистично: согласно индуизму, текущее время — Темнейший век Кали–юги. В народах латинской Америки Серрано находит бациллу саморазрушения; опустошенные декадентством, развращаемые собственными пороками, они вымирают в играх глобалистских сил. В «Чилийском расовом цикле» (1982) он говорит, что однажды превознесенная Николасом Палациосом чилийская раса уже вступила в фазу неизбежного самоуничтожения. Отчасти защищая предложенный Палациосом концепт чилийских метисов (и даже оказав помощь в переиздании его «Чилийской расы»), Серрано дает неутешительные прогнозы. Позже, в 1986 он расширяет критический взгляд до масштабов континента в книге «Национал–социализм — единственный выход для народов Южной Америки». Эти книги с наибольшей ясностью выражают суждения Серрано о предметах расы, этнической принадлежности и человеческой культуры, основанные в том числе на штудиях Жака де Майе:
«Мы не будем подробно описывать здесь те обстоятельные исследования и находки, касающиеся доисторического прошлого Америки, населенной расой белых гигантов, полубогов, легенда о которых к прибытию Колумба и иезуитов всё еще сохранялась в традициях и документах. Местные, цветные народы континента, называют их “Белыми богами”, то есть, Weisegoten — это визиготы».
Серрано не теряет ни корней эзотерического кристианства, ни страстного отношения к мифу. В том же году выходит «Воскрешение героя», одна из самых глубоких философских работ:
«Алхимия дает возможность герою, то есть, заключенному в нём богу, сбежать из тюрьмы, взяв с собой некоторых товарищей (подобных факелоносцам Кауту и Каутопату). И даже, через жертву кровного смешения, искупить горстку существ, для которых этот концлагерь Другой вселенной является родным миром. “Расовое грехопадение” становится военной стратегией — вот что такое “схождение Криста в Ад”. И наградой герою будет именно протяженность земного Я: он добывает бессмертность сознания, возможность наделить лицом недифференцированную Монаду. Герой–человек наделяет лицом Звезду, чтобы стать ею. Таким образом, он становится более великим, нежели боги. Более великим, чем тот Бог, что вошел сюда и разделился на множество равенств. Потому что из этого множества добудет бессмертие только один, обретя Я, став Собой».
В следующий год выходит «Против ростовщичества», в наибольшей степени посвященная социальным вопросам. Здесь Серрано высказывается о необходимости запрета спекулятивного капитала. Цитаты в книге ссылаюся главным образом на работы немецкого экономиста Готфрида Федера.
«Хотя крупный ссудный капитал и старается скрыть свою страсть к абсолютному господству, ища законодательного обоснования в римском праве (или скорее праве защиты денег на службе плутократии), внедренного в умы людей, — разрушение тенденции финансового закабаления должно явиться единственным решением маячащего экономического всеобщего рабства перед Золотым Интернационалом, единственным способом изгнать яд мамоны, заражающий и разрушающий ментальность нашего времени».
Тот же критический дискурс представлен и в неоднозначной книге «Андский план», также изданной в 1987 году, где Серрано раскрывает заговор, нацеленный на образование новой республики на землях Патагонии.
В этот период его сочинения главным образом преследуют цели идеологической пропаганды. В 1989 он публикует «Отчет Лейхтера», воспроизводящих спорные итоги об исследованных в концлагере Освенцим помещений, считающихся газовыми камерами. Проведенное инженером Лейхтером расследование легло в основу линии защиты на суде над ревизионистом Цюнделем. Нужно иметь в виду, что задолго до того Серрано заявлял о неправдоподобности так называемого холокоста, тем самым заслужив презрение многих и долгий список врагов. В мемуарах он даже пишет, что увидев кого–либо из своих друзей–евреев входящим в газовую камеру, «вошел бы вместе с ним».
В 1991 году, во всё более накаляющейся атмосфере, Серрано завершает трилогию эзотерического гитлеризма книгой «Ману: человеку грядущему».
«Сюжет истории архетипичен. Уже испытан и выстрадан в другом витке “кем–то”, кто чувствовал своё “я” так же, как его чувствую сегодня я; разница в формах, если таковая имеется, на самом деле не имеет значения, с тех пор как я научился узнавать Вечный мотив в себе самом. И Архетип, будучи единственным и неразделимым, хоть и распространяемым на множество, воплощается в очередном круге в очередном я, — той же самостью, в вечности архетипа, но теперь осознанного, достигнутого, осязаемого. Вечный мотив, вновь воплощаемый ограниченное количество раз (числа эти тоже архетипичны), соответсвует приливу моего полдня, и является моим камертоном. Возвращения дают мне возможность завоевать или исчезнуть. В них я играю в воскрешение и бессмертие, мою родословную, которая теперь достигла полного прилива в ницшеанском откровении на скале Заратустры. Если я не отправлюсь за “знаком времени” в миге Кроноса, достигнув чего–то, о чём никогда даже не мечтал, — тогда вероятно, хотя и не определено, что архетип еще раз возвратится, чтобы воплотить себя в той же самости, “завладев ею” в безмерности еще одной кальпы, еще одной манвантары, еще одной юги. Но уже с меньшей силой».
Полемические обвинения
Хотя Серрано никогда не был связан с военным режимом, распространение политической договоренности, согласно которой чилийские партии просто чередовались, независимо от голосов избирателей, показалось ему чрезвычайно подозрительным. Серрано узнаёт, как могущественные международные магнаты скупают на юге Чили крупные земельные участки, устанавливая частные монополии на крупнейшие водоносные горизонты. По его мнению, это доказывает реальность заговора в Патагонии. В 1991 году в книге «Новый мировой порядок для Патагонии» печатается речь, произнесенная автором 5 сентября 1991 у памятника жертвам бойни в Рабочем страховом фонде. В следующем году выходит схожая по содержанию книга «Защити нашу Патагонию».